Парниковый эффект

Дудинцев Олег

– Чего ж он сознался? – робко спросил Серега.

– Сам понять не могу. Видимо, вы его здесь перевоспитали, – устало улыбнулся оперативник, а Василий Васильевич без малейших сомнений записал это раскрытие на свой лицевой счет.

Вернувшегося в палату Антона пристегнули наручниками к спинке кровати, опер отправился договариваться с врачами о переводе его в закрытое медучреждение, а сержант уселся на стул у двери палаты и устало прикрыл глаза.

Когда все утихомирились, Ланцов подошел к пребывавшему в прострации с закрытыми глазами Сереге и шепотом поинтересовался,

есть ли у него «ряженка», а когда тот кивнул, попросил: «Плесни-ка грамм сто», после чего тот покорно полез за бутылью, налил из нее в кружку, но составить Ланцову компанию наотрез отказался.

Выпив «паленой» водки и зажевав ее яблоком, Василий Васильевич, желая вернуть к жизни соседа, похвалил его за отказ от выпивки, пожелал не злоупотреблять этим и впредь, а в конце, не сдержавшись, все же поддел его:

– Тогда и с лесов на стройке падать не будешь.

Вскоре в палату к ним заглянул Разумовский и позвал его в кабинет, где за чаем они обсудили события ночи и пришли к однозначному выводу, что кровавое преступление было раскрыто благодаря феноменальным способностям Василия Васильевича.

Позабыв о собственных интересах, Иннокентий Сергеевич взахлеб восторгался оставшимся за кадром героем, способным в одиночку заменить МВД, и чуть ли не с ложечки скармливал ему мед и малиновое варенье, а когда герою стало уже невмоготу от сладкого, принял волевое решение – сейчас же, не дожидаясь ответа из института, отвезти его на своей машине домой, и Василий Васильевич еще до полудня после длительного отсутствия вновь очутился в своей одиночной келье.

Нины Петровны в квартире не оказалось, и он прилег вздремнуть на диван, но вместо развязки исторической драмы ему непрерывно снились погони и бандитские перестрелки, а когда через пару часов он с одурманенной головой поднялся с дивана и пошел по квартире, то обнаружил супругу на кухне возле плиты за жаркой трески, аппетитно скворчавшей в масле на сковородке.

Приветствие его Нина Петровна молча проигнорировала, и Ланцов с болью в сердце снова отметил, что вирус, хоть тресни, ее не берет, но попытался все же наладить с ней отношения, что вызвало у жены резкое отторжение, и она заявила ему, что с сумасшедшим жить не намерена и должна теперь позаботиться о собственной старости.

– Может, ты завтра совсем рехнешься и квартиру бомжам подаришь или имущество начнешь раздавать. Дескать, все это на ворованные деньги куплено. А мне что тогда делать? На панель идти? – высказала она свои страхи супругу.

– Квартиру мне за труды дали, – успокоил ее Ланцов и попытался как-то отвлечь от болезненной темы, заговорив о духовных ценностях, чести и совести, но на жену умствования его не подействовали, а только больше еще распалили, и она перешла на крик:

– С чего это ты таким честным стал?! А?!

– Так мне легче живется, Нина. Да и пользы от меня больше, – вспомнив бессонную ночь в палате, объяснил ей Ланцов.

– Нет, точно свихнулся! Всю жизнь тащил без зазрения совести, а тут вдруг святым стал! Родного сына не пожалел, без штанов оставил! Культуру решил развивать – культурист! А на жену наплевал! Где ж твоя совесть?! – Внезапно Нину Петровну

осенила догадка. – Может, ты в секту какую попал?

– Нет.

– Так с чего тогда бесишься?

– Боюсь, не поймешь, – осознав всю бессмысленность дальнейшей дискуссии, с сожалением произнес Ланцов.

– Ну и иди тогда к черту! – выплеснула жена остаток эмоций, после чего обессиленно опустилась на стул и разрыдалась, продолжая сквозь слезы со злостью твердить: – Дачу я тебе не прощу.

Выйдя на следующий день на службу, Василий Васильевич, чтобы как-то отвлечься от семейных дрязг и переживаний, с головой погрузился в работу, задерживаясь допоздна в кабинете и черпая силы и положительные эмоции лишь в общении с полностью понимавшей его Ларисой, ставшей теперь его главной опорой.

В преддверии Дня защитника Отечества Разумовскому поступил наконец-то долгожданный ответ из пастеровского института с удручающим для него результатом – никаких аномалий, а уж тем более неизвестных науке вирусов в организме Ланцова обнаружено не было, и Иннокентий Сергеевич был близок к отчаянью, поскольку в клинике уже в полный голос заговорили о грядущей отставке Тищенко – единственного его защитника от внутренних и внешних угроз.

Во время очередной их с Ланцовым встречи в пивбаре тот, слушая его причитания и желая хоть чем-то помочь отчаявшемуся соседу, предложил рассказать о болезни и вирусе младшему своему сыну – биологу по профессии, возможно, тот что-то подскажет.

– Парень он с головой – диссертацию пишет, а главное, очень порядочный и трудолюбивый, – с гордостью дал он характеристику Вадику. – Все равно ведь других вариантов нет.

Разумовский от безысходности махнул на это рукой и, понуро опустив голову, отделался мрачной шуткой:

– Есть еще один вариант – спецслужбам все рассказать. Эти-то зубами в вас вцепятся, все из вас вытряхнут, только данные свои засекретят. Джеймсом Бондом стать не желаете?

О такой голливудской жизни Василий Васильевич не помышлял даже во сне, а потому отделался лишь ухмылкой:

– Возраст уже не тот.

Получив карт-бланш от выбитого из седла неудачами Разумовского, он на следующий день нагрянул после работы в двухкомнатную «хрущевку» Вадика, приведя этим в восторг шестилетнего внука, не видевшего давно деда.

Тот подарил ему купленные по дороге конструктор и книжку, почитал ее десять минут вслух, а затем, отказавшись от ужина, вызвал сына на застекленный балкон, где можно было курить, и выложил ему все о своей неизвестной болезни, полностью изменившей его прежнюю жизнь, мысли и взгляды на окружающий мир.

Будучи по своим научным воззрениям твердым материалистом и сторонником Дарвина, Вадик поверить в метафизические высшие силы позволить себе не мог и стал искать причины так называемой болезни отца в его земном бытие. К таким серьезным качественным изменениям мог привести, по его мнению, сильный стресс под влиянием жизненных обстоятельств, в том числе и от сотрясения головного мозга при падении с лыж, или же, что тоже возможно, обретенная им с возрастом житейская мудрость, но Ланцов с легкостью разбивал все его научные рассуждения.