Пароль — Родина
Шрифт:
— Что ж, слова правильные и вещие. — И вдруг, с внезапно охватившей неприязнью, капитан спросил: — Вы — москвич?
— Предположим, — уклончиво ответил незнакомец.
— Почему — предположим? — продолжал допытываться Жабо. — Если не москвич, то откуда сюда пожаловали? И зачем?
— Если вас так интересует, могу удовлетворить любопытство. Из-под Смоленска я. Учитель истории. Бывший. Как немцы стали приближаться, я подался сюда, поискать родственников и работу.
— Документы при вас? — по старой пограничной привычке строго спросил Жабо.
— Документы?.. А как же, есть. Теперь без документов нельзя.
Он
Жабо быстро просмотрел документы: паспорт на имя Митрофана Ивановича Склярова, 1903 года рождения, русский, невоеннообязанный. Справка свидетельствовала, что Скляров эвакуировался из Смоленска в виду приближения линии фронта. Все вроде в порядке, но Жабо интуитивно чувствовал, что неприязнь к стоявшему перед ним человеку и подозрительность оправданы. Чем-то этот заросший густой щетиной случайный встречный был неприятен, и даже интонация его слов о том, что немцы уже под Москвой, была непонятной. Что он — радуется или печалится?
— Почему невоеннообязанный?
— Чахотка, капитан. И до чего же вы дотошный!
Чахотка. Уже давно это слово вышло из русской речи. Хотя, может, там, в Смоленске, оно еще живет.
— И московской прописки у вас нет, гражданин, — неожиданно заметил Жабо, листая паспорт. — Где же вы живете?
— Пока в Мытищах, не то в комнатке, не то в сарайчике. Все хочу устроиться по своей специальности или в ополчение податься.
— На какие же средства существуете?
— Вот именно — существую, а не живу. Были кое-какие сбережения, подходят к концу. А для армии — хворый. Брезгуют…
— Ну, в ополчение не только здоровяки идут, — перебил Жабо. — А вообще-то надо поближе с вами познакомиться, — закончил Жабо и… спрятал документы незнакомца в карман шинели. Он решил, что в такое тревожное время, раз возникло подозрение, надо человека проверить. В годы службы на границе сколько раз случалось, что первичное, незначительное подозрение потом приводило к разоблачению разветвленной сети вражеской агентуры.
В это время по площади проходил воинский патруль. Жабо поднял руку и окликнул старшего патруля — лейтенанта с седыми висками. Капитан попросил лейтенанта помочь доставить «учителя» в комендатуру НКВД. Тот охотно согласился. Пока они шли к площади Дзержинского, задержанный все время возмущался, что «хватают невинных людей», и замолчал лишь после того, как Жабо резко бросил:
— Фашисты недалеко. Понятно?!
— Понятно, понятно… — пробормотал задержанный. — Ведите, ваше дело такое.
В комендатуре НКВД Жабо сдал задержанного дежурному оперативному работнику, рассказал о случайной встрече на Красной площади, о возникших у него подозрениях, подписал протокол своих показаний и лишь после этого отправился к месту назначения. На прощанье майор госбезопасности со значком почетного чекиста на гимнастерке сказал:
— Примерно через недельку, если еще не уедете на фронт, загляните. Моя фамилия Карлов. Майор Карлов. Может быть, смогу вас проинформировать. Мой добавочный телефон — 3—45.
Уже сгущались сумерки, когда Владимир Жабо появился в кабинете командира батальона особого назначения Западного фронта полковника Иовлева и официально представился.
— Когда приехали? — спросил Иовлев, о котором Жабо слыхал, что
— Приехал еще утром, товарищ полковник.
— Почему же задержались? Поезд опоздал? Или в отделе кадров долго оформлялись?
— Нет, в отделе кадров все оформили быстро. Но потом я пошел на Красную площадь — когда там еще побывать придется, — и вот что приключилось.
Жабо рассказал Иовлеву обо всем, что произошло на Красной площади, и добавил:
— Если задержал невинного человека — придется извиниться. А на всякий случай проверка не помешает.
— Правильно, — согласился Иовлев. — Фашисты все время осуществляют массовую заброску своей агентуры. Нашим чекистам работы хватает… Ну, а теперь — к делу. С военкомом батальонным комиссаром Стригуновым, с начальником штаба майором Латышевым и секретарем партбюро политруком Щепровым встретитесь сегодня же. Они помогут вам поближе познакомиться с личным составом, с их боевой, политической и специальной подготовкой. Народ у нас как на подбор. Золотые люди. Отбирали индивидуально и тщательно. Ваше личное дело я тоже просматривал. Но лучше всего — рассказ живого человека. Так что, капитан, рассказывайте о себе.
К такого рода разговорам Жабо никак не мог привыкнуть. Рассказывать подробно о себе казалось неудобным — ведь все, что нужно, в личном деле записано… Но раз полковник просит или приказывает, надо подчиниться и как можно короче повторить основные сведения о себе. Это вполне естественно — ведь полковнику небезразлично, кто у него будет заместителем, как поведет себя в бою. Батальон-то лишь по названию батальон, а фактически это отборная часть особого назначения.
И Жабо, как можно короле и скромнее, стал рассказывать.
Родился он в Донбассе, в городе Алчевске, в 1909 году. Учился в Горнопромышленном училище, так как, следуя семейной традиции, собирался трудиться на шахте, где смолоду работали отец, брат и все ближайшие родственники.
— Я хоть и литовец по национальности, но фактически — потомственный русский шахтер, — не без гордости сказал он и заметил, как полковник удовлетворенно кивнул головой.
Закончив училище, Владимир работал на шахте слесарем по врубовым машинам, со всеми заданиями справлялся, когда требовалось — оставался на вторую смену. Но его не оставляла давняя мечта стать военным — кавалеристом или танкистом. Поэтому в 1929 году поступил в кавалерийское училище, где прошел отличную воинскую и политическую выучку. И весь дальнейший его жизненный путь связан с беспокойной военной службой, которую он, кстати, называл не службой, а более возвышенно — служением. Да так оно и было: служба означала выполнение определенных обязанностей, а служение требовало идейной убежденности, партийного понимания необходимости своего места в жизни, полной отдачи сил и знаний бойцам, которыми приходилось командовать. А командовал он сначала взводом в Харьковском пограничном училище (как он любил этих ребят — красных курсантов, и как они любили его — внимательного и требовательного, отзывчивого и строгого…), затем перекочевал на границу, где стал начальником маневренной группы погранотряда, а с декабря 1939 года, до начала Великой Отечественной войны, был начальником отделения штаба пограничного отряда.