Пароль: «вечность»

Левицкий Алексей

– Местных всполошим. Да что ж там с подругой твоей приключилось? Так, давай в эту хибару входить побыстрее. Ты первый, я прикрою.

Отойдя от стены, он задрал голову, оглядел край низкой крыши. Шагнул к окну и зачем-то провел пальцами по раме.

Я перекинул ремень карабина через голову, прижав приклад к левому боку, направил вперед ствол, встал перед дверью и оглянулся на Чака. Он кивнул. Я собрался ударить ногой по двери... и передумал. Ведь именно этого и ждут те, кто затаился внутри. Что с Юной – непонятно, но они могут не выпускать ее, сидеть там тихо, дожидаясь, пока в лавку сунутся те, кто

пришел сюда с девчонкой. А как еще объяснить эту тишину и придвинутый к окну шкаф? Наверное, в лавке есть приемник, хозяева услышали объявление Южного братства, и когда вошла Юна, решили подзаработать.

Теперь они ждут, что мы вломимся в дверь.

Повернувшись к Чаку, я показал стволом на окно. Он нахмурился, соображая. Кивнул, ножом бесшумно срезал с окна пленку и отошел.

Я заглянул внутрь, почти прижавшись лбом к фанере. Края шкафа видны с обеих сторон, да и сверху тоже – он совсем неширокий и низкий. То есть легкий, я опрокину его ударом.

Из-за лавки мы не видели катера. Лучи прожекторов скользили по поселку, потом оба погасли, осталась гореть только красная фара. Голоса внизу и на колесе звучали все громче, мостки скрипели под ногами рыбарей.

– Быстрее давай, – поторопил Чак.

Я поднял ногу повыше и врезал подошвой по задней стенке шкафа.

Он качнулся – и фанера проломилась.

Вместо того чтобы опрокинуть шкаф и сунуть в помещение ствол, я едва не сел на «шпагат» в окне. Стопа провалилась в дыру, ногу потащило вперед, а потом шкаф все же упал, и, едва не порвав сухожилия в паху, я ввалился в лавку.

Внутри находились четверо: Юна и трое мужчин в просторных рубахах и штанах из мешковины. Девушка сидела на табурете – руки стянуты за спиной, во рту кляп. Один лавочник, толстый и краснорожий, стоял позади, держа ее за волосы и отогнув голову назад. Он целился в дверь из двуствольного самострела. Второй пригнулся за прилавком, выставив над ним обрез. Третий, тоже с самострелом, но одноствольным, прятался за мешками у стены.

Три ствола дернулись от двери ко мне, когда я уселся задом на упавший шкаф. Наклоняясь в сторону, чтобы уйти от выстрелов, я прицелился в лоб человека, стоящего за Юной, и вдавил спусковой крючок. Карабин лишь клацнул.

Три выстрела громыхнули в лавке.

Где-то в глубине работал приемник, сквозь хрипение и шорох грубый голос монотонно вещал про людей, за которых назначена награда.

Пули из самострелов и дробь из обреза превратили упавший шкаф в решето, часть дробинок вылетела в окно – если Чак сунулся туда следом за мной, ему конец. Свалившись на пол справа от шкафа, я опять вдавил спусковой крючок, но выстрела не последовало. Я вскочил на колени. Те двое, что прятались за мешками и прилавком, спешно перезаряжали оружие, и я прыгнул вперед, перехватив карабин за ствол, замахиваясь, как дубинкой.

В грудь мне смотрел двуствольный обрез. Из одного ствола еще вился пороховой дымок. Толстяк за спиной Юны вытянул руку, обрез лег на плечо девушки возле шеи. Замахиваясь, я бежал к ним, но не успевал.

Вверху треснуло, скрипнуло, между мною и стулом упала доска, и в дыру, появившуюся на потолке, просунулась детская ручка с пистолетом. Он выстрелил, пуля ударила толстяка в плечо, развернула боком ко мне. Подбежав, я врезал ему прикладом по виску.

Приклад треснул, толстяк повалился на пол, но прежде чем это произошло, я вырвал из его рук самострел.

Чак, до пояса свесившись в помещение, выстрелил еще раз, а потом пистолет заклацал – наверное, остальные патроны не успели просохнуть. Я направил самострел на прилавок, из-за которого появилась голова, и нажал на спуск. Оружие громыхнуло, дернулось в руке, пуля стесала щепу с края прилавка. Голова исчезла.

Карлик полез вниз, под ним треснула доска, и он рухнул на пол, выпустив пистолет. Встав на колени и держась за голову, просипел:

– Я сам! Выруби того, с обрезом!

Юна, сидящая между нами, дергала головой и мычала сквозь кляп, яростно вращая глазами. Я прыгнул грудью на прилавок. Увидел скорчившегося на другой стороне лавочника, как раз зарядившего обрез, вцепился в его волосы на темени и ударил головой о боковую часть прилавка.

Лавочник выстрелил, дробь ушла в сторону, а я приложил его лбом о дерево еще несколько раз, пока не потекла кровь. Неподалеку стонали. Когда я разжал пальцы, лавочник сполз на пол. Обрез упал. Я повернулся, перекинул ноги через прилавок и встал лицом к мешкам. Человек за ними лежал на боку, обеими руками сжимая ногу. Дробь разворотила его бедро, там пузырилась кровь. По лицу текли слезы, он разевал рот, как вытащенная из воды рыба, стонал и дергал второй ногой. Самострел валялся рядом.

Юна вскочила, когда Чак перерезал веревки, вырвала кляп и ударила носком ботинка толстяка по ребрам. Тот не пошевелился.

Я поднял обрез, крикнул: «Чак, забери у того самострел!» – и стал один за другим выдвигать из прилавка ящики. В одном на дне россыпью лежали патроны для обреза. Зарядив его, я ссыпал патроны в карман и бросился назад, в то время как Чак, сняв с лавочника за мешками патронташ, перезарядил самострел и направился к Юне.

Подняв двустволку, она с ненавистью глядела на толстяка. Я прошел мимо, встав у двери, прислушался. Карлик, приблизившись к девушке, усмехнулся:

– Дырку в нем взглядом не прожги, сестрица.

– Они схватили меня, когда... – начала она, но я перебил:

– Выходим. Там катер, спускаемся – и к нему.

Я первым выскочил наружу, но не успел сделать и несколько шагов по мостку, как снизу донеслись голоса.

Тощий парень, которого я ударил подзорной трубой, и с ним еще двое рыбарей стояли под колесом с кривыми тесаками в руках.

– Болтали, что через поселок пойдут. Я хорошо слышал, – говорил тощий. – Им к реке надо, встречать их там должны.

– Да кто они такие, Миля? – спросил высокий рыбарь, щелкая большим пальцем по лезвию тесака. – Объяснить можешь толком?

– Не знаю! – огрызнулся тощий. – На монашьем баркасе приплыли. Я сразу-то не понял. Девка с ними была, на нее пялился.

– Да вон же катер ихний...

– Тупой! То катер из Храма, а они на баркасе были, который с другой стороны, от заставы ходит. – Он потрогал шишку на голове.

– А чего мы здесь тогда стоим? – сиплым голосом спросил третий рыбарь и закашлялся. – Болен я, а ты меня вытащил. Пошли на берег их искать.

– Не, – возразил Миля. – Фреда, пока белье стирала, слышала, что они про лавку толковали, когда мимо прошли. Кто это палил там щас наверху?