Пароль: «вечность»
Шрифт:
– Ну, как хочешь. – Он положил патроны на пол. – Тогда удачи, наемник. Тебе никогда в жизни она не нужна была так, как сейчас. – И быстро заковылял по широким ступенькам, переставляя ноги, будто ребенок.
Я подобрал и сунул в карман патроны, закрыл дверь на лестницу, взял пику. Махнул ею, зацепив наконечником низкий потолок, достал нож Григория, сделал надрез примерно на середине древка и сломал пику о колено. Качнул обломком – вот так, теперь им можно и как дубинкой действовать, и наконечником, если надо, кого-то проткнуть. В коридорах
Еще минута ушла на то, чтобы стащить с Григория черную рубаху – Юна, когда мы ехали на дрезине Почтаря, упомянула, что тут их называют полурясами, – и нацепить на себя. Галифе монаха для меня были явно слишком коротки и широки в талии, но я все равно стянул их с тюремщика и штанинами связал его руки за спиной. Он застонал, но в себя не пришел. Я перетащил его в камеру, мертвого мутанта – в другую, закрыл двери, потом запер ту, что вела в коридор, ключами монаха. Ключи бросил под стол. Слегка распустил ремень карабина, перекинул через голову. Рукава полурясы оказались коротковаты, зато она была просторной и не жала в плечах.
Поправив карабин за спиной, я открыл третью дверь, разглядел в полутьме каменную лестницу и зашагал по ней вверх.
Глава 20
Вскоре стали слышны выстрелы. В Остановившись в начале длинного, полого изгибающегося коридора, я стволом карабина отодвинул край занавеса на окне с мутноватым стеклом – первым оконным стеклом, которое я увидел в этой реальности.
Коридор находился на нижнем этаже здания, окруженного гранитной стеной. Лучи закатного солнца озаряли вершины красных башен. Кремль! Вот, что они называли Цитаделью... Иногда в окошках башен поблескивали вспышки. Над одной развевался черно-желтый флаг. Хорошо, а где я нахожусь? В храме Христа Спасителя, вот где. С огромного центрального купола монахи могут простреливать внутренний двор Кремля, то есть Цитадели, и площадь с Мавзолеем. Интересно, он разрушен?
В окруженном гранитной стеной внутреннем дворе Храма ровными рядами росли деревья и тянулись аккуратные каменные дорожки. Возле сторожевых будок стояли монахи с желтыми повязками на рукавах, горели костры. Бесхвостая лошадь тащила по аллее к стене «сорокопятку» с угловатым бронещитком в заклепках и литыми колесами из пластика. Следом, положив руку на орудийный ствол, шагал монах.
Когда я отошел от окна, в другом конце коридора хлопнула дверь. Раздались голоса, быстрые шаги. Откинув занавес, я нырнул за него и влез на подоконник. Занавес лег на место. Шаги стали громче – и стихли. Я не видел людей, а вот они на фоне льющегося из окна света могли различить мой силуэт. Хотя на улице вечер, а занавес плотный...
– Что случилось? – прозвучал голос совсем рядом. Что-то скрипнуло.
Я приподнял карабин, чтобы выстрелить прямо сквозь занавес, но тут другой голос откликнулся:
– Зальем кровью весь пол. Быстрее, он же умирает!
– Сейчас, только удобнее перехвачу, – произнес
Стон, опять скрип, звук шагов – люди удалялись в ту сторону, откуда я пришел.
Выглянув из-за края занавеса, я увидел четырех монахов, которые тащили носилки с раненым. Полурясу с него сняли и кое-как перемотали ею залитый кровью живот.
Монахи скрылись за поворотом коридора, стукнула дверь, и я слез на пол. Уже собрался откинуть занавес, но что-то заставило оглянуться – на каменной дорожке во дворе стоял молодой монашек с желтой повязкой на рукаве и пялился на меня. Когда мы встретились взглядами, он встрепенулся и, стаскивая со спины ружье, бросился к крыльцу слева.
Вскинув карабин, я прицелился в него сквозь стекло. Нет, нельзя стрелять – монахи сбегутся со всех сторон... Что делать? Сейчас он подымет тревогу, и тогда конец...
А ведь коридор, судя по всему, ведет в соседнее здание, куда и бежит монашек. Сообразив это, я сорвался с места. Не было времени прислушиваться, есть ли кто в помещении за дверью в конце коридора – распахнув ее, я прыгнул вперед, выставив перед собой карабин.
В холле со сводчатым потолком и паркетным полом было пусто. С одной стороны вверх шла мраморная лестница, с другой была массивная дверь и потертый ковер под ней.
Та самая дверь, к которой снаружи сейчас подбегал монашек.
Встав сбоку от нее, я опустил карабин и занес над головой пику. Дверь распахнулась, монашек ввалился в холл с ружьем на изготовку. Во рту его была деревянная дуда-свисток, он даже успел свистнуть, а потом наконечник пики плашмя ударил его по лбу.
Едва не проглотив свисток, монашек свалился на ковер лицом вниз. Я прыгнул на него, просунув пику под подбородоком, уперся коленом в хребет и надавил, вжимая древко в шею. Он захрипел, засучил ногами.
Продолжая душить его, я ногой захлопнул дверь, наклонился и прошептал в ухо:
– Вякнешь что – убью! Только звук издашь – сразу убью, ты понял?!
Он закашлял, пытаясь кивнуть. Я разжал руки, и парень упал лицом в ковер. Подтянув к себе отлетевшее в сторону ружье, я повесил его на плечо. Достал нож, вывернул правую руку монашка за спину, приставил клинок к горлу и выпрямился, подняв его на ноги.
Он был ниже меня ростом и гораздо легче. Румяный, едва пробивающаяся рыжеватая бородка, веснушки на скулах. Ворот полурясы порвался, из разбитого носа текла кровь.
– Где Юна Гало? – спросил я.
Парень опять закашлялся, и я слегка ослабил хватку.
– Где ее держат?
– Кого? – просипел он, икая.
– Юна Гало, переговорщица из Меха-Корпа.
– Ра... разве она в Храме?
– Да, где-то здесь. Тебя как звать?
– Тим... Тимофей. – Он хлюпнул окровавленным носом и снова икнул.
– Я тебя не убью, если будешь отвечать на вопросы и делать что сказано. Переговорщицу привели сюда через подземелья. Куда ее дели потом?
– Я не знаю! – застонал он. – Я же просто...