Пароль: «вечность»
Шрифт:
– А ты попробуй сообразить! Она пленница, ее должны запереть. Но при том она важная особа, ее не кинут в обычную камеру. Посадят в такое место, из которого она не сбежит, но где тепло, есть стулья и можно нормально поговорить. Владыка наверняка захочет поболтать с ней... Ну, где она? Думай, Тимоха! Только так ты свою жизнь спасти можешь.
– В первой малой башне! – выкрикнул он. – Если Владыка беседовать с ней желает... Чтоб запереть, да не в камере... значит, в первой малой башне, наверху!
– Где эта башня? – спросил я. – Мы сейчас где?
– Мы под
Я сильнее вывернул его руку, он застонал и умолк.
Значит, если парень не врет, Юна в башне, которая над входом в подземелье, откуда я только что вышел. Но там лестница наверх была перекрыта решеткой, потому-то я, покинув подвал, и свернул в этот коридор, а не стал подниматься дальше.
– Где-то вверху в ту башню из этой есть ход? – спросил я, опять ослабляя хватку.
– Да, арка с крыши идет, но по ней не пройти... – Он уже плакал, слезы и кровь из носа текли по рыжей бородке. – Там... жрецы... они стреляют чуть что и... – Монашек снова начал икать.
– Жрецы? – переспросил я, вспомнив про Луку Стидича. – Какие жрецы?
– Это... они стража Владыки...
– А другого хода туда нет? – Я направился к мраморной лестнице, подталкивая парня перед собой. Рассохшийся кривой паркет громко скрипел под ногами.
Этот дурак попытался покачать головой – и лезвие ножа надрезало кожу на горле. Тимофей ойкнул и закашлялся. Дойдя до лестницы, я посмотрел вверх, но увидел лишь широкую площадку между этажами.
– Сколько там жрецов, Тимоха?
– Два... два точно. Может, и три, не знаю... Я... Не убивай меня!
– Я же сказал: не убью, если все расскажешь. Где они сидят? Говори!
После того как, давясь рыданиями, он сообщил все, что знал, я еще спросил:
– А пол там такой же, как здесь?
Он ответил, что не знает этого. Надо было спешить, и я потащил монаха за лестницу. Тимофей решил, что там я собираюсь по-тихому прибить его – задергался, опять стал икать, и тогда, толкнув пленника вперед, я ударил его прикладом ружья по затылку. Как подкошенный, Тимофей рухнул на паркет у стены. Не было времени связывать его, да и смысла особого – если к тому моменту, как он очнется, я все еще буду в этой башне, значит, ничего не получилось и для меня это уже не будет иметь значения.
Я побежал вверх. Ружье монаха болталось на одном плече, карабин на другом. Если бы по Храму не стреляли люди топливных кланов, я бы наверняка столкнулся с монахами на лестнице или этажах, но сейчас почти все ушли на стены, охраняли ворота и двор – в башне было пусто.
Как выяснилось, «аркой» Тимофей назвал коридор, который выгнутой кверху дугой соединял вершины двух башен.
Весь третий этаж занимал квадратный зал со шторами на окнах и деревянными балками под куполом. Отсюда можно было попасть либо на мраморную лестницу, либо в коридор-арку, других выходов не было.
Я остановился сбоку от широкого проема без дверей. От него паркетный пол коридора полого уходил вверх. Стараясь не скрипеть, я прислушался, потом лег под стеной и очень осторожно
Выше арку перегораживало нечто вроде прилавка или барной стойки, в ней была калитка, а с другой стороны дежурили двое. Не монахи – без бород и в свободных желтых одеждах. Лампочка над их головами озаряла коридор тусклым мерцающим светом. Интересно, у них на крыше ветряки или они течение реки както используют? Так или иначе, энергию монахи экономили. Либо приглушили свет в целях безопасности, чтобы по башне тяжелее было целиться из Цитадели.
Только поэтому жрецы и не заметили непрошеного гостя, хотя оба смотрели в мою сторону.
Я сел, прислонившись спиной к стене. Сердце быстро стучало в груди. Достал флягу, вырвал пробку, сделал большой глоток и заметил, что рука немного трясется. Глотнув еще раз, тихо сплюнул на пол.
Если Чак сумел забраться в тепловоз, то вот-вот уедет отсюда. Или внизу очнется Тимофей. Или кто-то зайдет в башню и поднимется по лестнице.
Я выплеснул самогон на паркет. Рама вокруг проема тоже была деревянной – полил и ее в нижней части. Положив пустую флягу, чиркнул зажигалкой.
Самогон на полу загорелся. Тихо шипя, синеватая лужица огня разбежалась по сухим доскам, языки пламени поползли вверх по раме. Я ковырнул ножом паркетину, у которой загорелся один конец, взял ее и на коленях отполз подальше. Вскочив, прыгнул к окну, закрытому шторой. Прислушался – сквозь потрескивание из коридора донеслось приглушенное:
– Гляди!
– Там что, огонь?
– Ну да, горит... Может, ядром зажигательным в ту башню попали?
– Да мы бы услышали...
Раздались шаги. Я нырнул под штору, залез на подоконник, сжимая паркетину, как факел.
И ткнул ею в плотную ткань.
Она загорелась. Прижавшись спиной к стеклу, я достал нож. От ткани пошел удушливый дым, дышать сразу стало тяжело.
– Паркет горит!.. И занавес! – крикнули совсем рядом.
Кто-то ответил потише:
– Да с чего он загорелся вдруг? Сорви его, пока на балки не перекинулось, потом пол туши!
Послышались быстрые шаги. Штору с треском рванули вниз, и я что было сил ударил горящей паркетиной по голове того, кто сорвал ее.
Сыпанули искры, деревяшка сломалась, жрец присел, вскинув руки. Я пнул его ногой в плечо. Он упал, брякнув о пол оружием, которое держал в руках, а я спрыгнул и врезал рукоятью ножа ему по лбу.
– Что там? – долетело из коридора. – Порфирий, что это стукнуло?
Оружие у него было необычное – вроде моего карабина, но ствол короче, а справа торчит длинный узкий магазин... Автомат! Первый автомат, который я вижу здесь!
Паркет у входа в коридор дымил и стрелял искрами, огонь взбирался по раме.
– Нормально! – глухо ответил я. – Тушу занавес!
На жреце были шаровары и нечто без пуговиц, похожее на длинную борцовскую куртку, но с карманами. Я перевернул его на живот, сдернул куртку, и, сняв свою вместе с черной полурясой, переоделся. Снова перекинул через голову ремешок карабина, бросил ружье Тимофея, схватил автомат, побежал к проходу...