Паровой каток
Шрифт:
– Сюда, сэр.
Мисс Генри провела его в гостиную направо. Вид вглубь комнаты она заслонила собой, так что увидел он только персидскую кошку на персидском же ковре, причем проплешинами они соперничали друг с другом, явно страдая одним и тем же видом экземы.
– Тот полицейский уже здесь, дорогая, - сказала мисс Генри, отступив в сторону.
Перед Крамером стоял президент Пауль Крюгер, только без своих знаменитых бакенбардов. И Крамер не сразу понял, что у "президента" вместо этого выросла большая плоская грудь.
– Если вы по поводу этого
Вот так-то! Но сходство было невероятным, даже в манере, с которой, госпожа Безуденхут опиралась на свою трость с серебрянным набалдашником. Какой восторг вызвало бы её появление в живых картинах о славных предках южноафриканской республики! Нужно было только чуть подтянуть ей бока и сменить длинное черное платье на фрак.
– Мне девяносто два, если вы так уставились из-за этого.
– Нет, просто вы мне кое-кого напомнили, мадам.
– Только не думайте, что с такими сентиментальными глупостями вы от меня чего-то добьетесь. Слава Богу, я не ваша матушка.
– Но, моя дорогая, - попыталась остановить её мисс Генри, бросая на Крамера извиняющиеся взгляды, - ведь это весьма приличный молодой человек.
– Не вмешивайтесь, Генри!
– Мадам, я только хочу вас спросить...
– Садитесь и не курите.
Она хотя бы не пыталась посадить ему на колени свою ужасную кошку. Крамер сел.
– Вы пришли из-за Трикси.
– Из-за кого?
– Трикси, Тереза - называйте её как хотите. Я звала её так. На похороны не пошла, я их не переношу. ^
А Крамер только собрался спросить её об этом поделикатнее.
– Но почему же, мадам?
– Мне все было совершенно ясно с самого начала. В ней было что-то подозрительное, и вообще...
– Да, дорогая, вы это с самого начала говорили, - поддакнула компаньонка.
– Но почему?
– Потому что я знаю, кто виноват.
– Да?
– Да, этот старый дурак доктор Мэтьюз. Я бы его не вызвала даже к больной собаке.
Крамер сдался. Жить с такой ведьмой... Из неё так и перла врожденная мизантропия, злоба переполняла её и поджаривала на медленном огне. Нужно действовать быстро и попробовать тактику шока.
– Мисс Ле Руке была убита.
Мисс Генри попыталась достойно упасть в обморок. Явно пыталась вспомнить, как должна вести себя в такой ситуации воспитанная дама, но память подводила - романы на эту тему были прочитаны слишком давно.
– Вегетарианка, - презрительно фыркнула госпожа Безуденхут.
– Она... ну да просто у неё вера такая. Это правда, что вы сказали? Убита?
– Да.
– Как?
– Пока я не могу распространяться об этом.
– Крамера все происходящее начинало забавлять.
– Ну вот, пожалуйста, а этот Мэтьюз такой тупица, что даже этого не заметил. И подписал свидетельство о смерти.
Казалось, это было её последнее слово.
– Я был бы вам благодарен за любую помощь.
– Разумеется, - прошептала мисс Генри, которая уже быстро и ловко вернулась к жизни.
– Разумеется, мы вам поможем, не так ли, дорогая?
Госпожа
– Тогда расскажите мне все, что вы знаете о мисс Ле Руке, все, что вам придет в голову.
Вот тут то их и прорвало. Не было такого, что бы они не знали о мисс Ле Руке - о том, что она ела, как спала, как купалась, в общем, обо всех её привычках, обычаях и манерах. Несомненно, они не один месяц провели в бдительной слежке за ней: укрытием, судя по всему, служила кухня, откуда через газон были видны её окна.
Но когда ему наконец выложили все до последнего пустяка, понял, что такая информация немногого стоит. Проблема в том, что была она всего лишь результатом прижатых к стеклу носов, то есть болезненного любопытства, и, как всякая информация, полученная без связи с объектом слежки, слишком поверхностна.
Мисс Ле Руке жила здесь целых два года, была идеальной жилицей, но очень замкнутой. Для молодой девушки это несколько необычно, но, с другой стороны, люди с художественными наклонностями - в отличичие от шумной университетской молодежи - порой предпочитают одиночество. И это заслуживает уважения. Проблема в том, что того на свете все меньше.
Контакты они поддерживали только когда первого числа каждого месяца мисс Ле Руке аккуратно вносила деньги за квартиру. Обычно передавала наличные в изящном розовом конверте, вежливо отклоняла приглашения пройти дальше, чем на веранду и практически ни о чем не говорила, пока они ей выписывали квитанцию. Иногда деликатно спрашивала, не мешают ли её ученики своим шумом; нынешняя мода на электронные органы, завозимые из Японии, подала ей идею по. вечерам давать уроки игры с листа и нескольким взрослым. "Нет, разумеется нет, дорогая, мы к тому же несколько глуховаты..." И это все.
И ни малейшего понятия, откуда она приходила и куда уходила в тех редких случаях, когда вообще выбиралась наружу, но зато они были твердо убеждены, что в её прошлом скрыта какая-то ужасная трагедия.
Это ему тем более не помогло.
– Минутку, дамы, - перебил их Крамер, - давайте придерживаться фактов, ладно? Вы говорите, что мисс Ле Руке ответила на ваше объявление в "Газетт", где вы предлагали квартиру в наем. Рекомендаций у неё не было, но вы её приняли, поскольку она казалась порядочной девушкой.
– Вот именно, - проворчала госпожа Безуденхут, рассерженная, что Крамер её перебил.
– Итак, она вставала в восемь. По дому все делала сама. Ученики приходили к ней после школы, так что если она и выходила .из дому, то всегда с утра. Занятия шли до шести тридцати, а иногда и после ужина, а ужинала она в семь. Свет выключала в одиннадцать. Утверждаете, что никогда не принимала друзей или поклонников, но почему вы убеждены, что ходившие к ней по вечерам были только её учениками?
– Потому что это были мужчины явно не её типа. Все за сорок, холеные боссы, из тех, что могут себе позволить покупать дорогие игрушки, хотя понятия не имеют, как с ними обращаться. Кроме того, у них всегда были папки с нотами - понимаете?