Партактив в Иудее
Шрифт:
– Не сдашь, - беззаботно махнул рукой колдун.
– Тебе, Федор Борисович, тоже живые сестерции нужны! Ты же золотого тельца закалывать не станешь!
Уязвленный прокуратор хотел что-то сказать, но в разговор вмешался караванщик Софоний.
Оставив обычное спокойствие, караванщик взволнованно жестикулировал.
– Надо вопрос решать в принципе, - сказал он.
– С одной стороны, негоже товарища в беде бросать. Не по-казачьему это дело выходит. А с другой - у нас философская проблема вырисовывается. Кто мы такие, чтобы человечество христианства лишать? И как отсутствие христианства
– А вот это, может, и к лучшему, - развязно сказал Мардук, наливая себе вина из тонкогорлого пифоса.
– Тридцать седьмого года не будет, в гражданскую моего дедушку буденновец не зарубит!
– Молчи, ренегат!
– Скулы на лице прокуратора окаменели.
– Знаем мы твоего дедушку, он в зеленых был, Царицынскую мануфактуру с атаманом Кудряшом грабил! Его, если хочешь знать, все равно бы зарубили - не красные, так белые. Мотался твой дедушка, как навоз в проруби, все выгоду искал!
Софоний встал.
– Ошибся прокуратор. Дед халдейского мага Мардука не с атаманом Кудряшом мануфактуру грабил, а после атамана, когда ее власти Царицына заново отстроили.
– Да не о том вы, казачки, гуторите, - с досадой сказал он.
– Белые, красные, зеленые... Тут речь идет о том, что с нашим Первым делать. В беде бросать - подлое дело, от креста спасать - чревато историческими неприятностями. Вот об чем думать надо, казачки! А вы опять политические споры затеваете!
– Тебе-то какая беда, станут французы друг друга резать или к согласию придут, - усмехнулся Мардук.
– В твоем казачьем роду сроду ни одного француза не было!
Смуглое загорелое лицо караванщика смущенно потемнело.
– По батяне - да, - сказал он.
– А вот с материнской стороны, тут такое дело, если бы Варфоломеевской ночи не случилось, не пришлось бы гасконскому дворянину де Фолту в Россию перебираться да с нашей прапрабабкой амуры плести. Вы вот что подумайте: не случись всех этих пертурбаций навроде всеобщего крещения, может, наши предки и не встретились бы никогда, отцы и деды бы не родились, а через них и мы на свет не появились бы. Вот об чем думать надо, казачки! Вот об чем надо мыслю напрягать!
Присутствующие подавленно замолчали.
Колдун и прорицатель Мардук, еще не забывший, что когда-то раньше он был магом Онгорой, а еще раньше - простым советским гражданином Андреем Васильевичем Ухваткиным, прошелся по залу и склонился, присоединяя тоненькие проводки магнитофона к самодельной батарее. И вот уже под каменными сводами послышался голос незабвенного Розенбаума:
Под ольхой задремал есаул молоденький,
Преклонил
Не буди казака, ваше благородие,
Он в окне видит дом, мамку да ветлу.
– Бред!
– сказал прокуратор, подпирая сильной полной рукой не менее полную щеку.
– Спектакль, и я в нем римлянина играю! Проснуться бы, мужики!
– Проснешься, - мрачно пообещал Софоний.
– Откроешь глаза, а гроза снова принесла со Средиземного моря прохладу, в беседке твой верный стукач Афраний со свежей информацией отирается, Вителий очередной приказ прислал...
А песня все набирала обороты. Умел этот негодяй, питерский бард Розенбаум, дергать чувствительные казачьи струнки, умел и дергал за них, подлец!
Не буди, атаман, есаула верного,
Он от смерти тебя спас в лихом бою
Да еще сотню раз сбережет, наверное,
Не буди, атаман, ты судьбу свою...
– Выключи!
– неожиданно зло потребовал прокуратор и даже хлопнул ладонью по столу.
– Выключи, и так уже всю душу наизнанку вывернуло!
Мардук пожал плечами и тронул белый сенсор магнитофона. Под каменными сводами воцарилась мрачная гнетущая тишина.
– Уж лучше бы мы все тогда в пустыне полегли, - сказал прокуратор.
– Когда на караван кинулись. Хоть не среди ковыля да полыни, а все-таки с честью б легли!
– И то верно, - сказал Мардук, хмуро посмотрев на край стола, за которым сиротливо съежился Гладышев.
– Картишки раскидывали вместе, а выигрыш один сгреб!
– Ладно, - с напускным равнодушием сказал прокуратор.
– Учиться человек мечтал! Он ведь эти деньги не пропил, по шалманам не раскружил - в Грецию человек подался, новым Фидием себя возомнил.
Новоявленный Фидий попытался возразить, но прокуратор его остановил, подняв вверх руку.
– Дикси, - сказал он.
– А то ведь ребята и осерчать могут. Сиди, Степа, и помалкивай в тряпочку. Или как тут в Иудее говорят, смотри в хвост ишака.
– Так что делать будем?
– упрямо продолжал брать быка за рога Софоний. Надо все-таки определяться, сдаем мы нашего Митрофана Николаевича или все-таки попытаемся его спасти от местного народного гнева?
– С историей не поспоришь, - задумчиво пощипывал бородку колдун и прорицатель Мардук.
– Сам говоришь, нельзя историю менять. Это ведь что тогда получится? Крещения на Руси не случится, манифеста коммунистического не будет, революции тоже не будет... А что будет?
– Да кто ее знает?
– с душевной легкостью признался Софоний.
– Главное, мы скорее всего исчезнем. И таким образом парадокс будет устранен.
– Ты погоди, погоди, - сказал задумчиво Мардук.
– Если мы все исчезнем, значит, и распинать некого будет? Кого иудеи тогда на крест пошлют, если нашего Митрофана Николаевича не будет?
– Свято место пусто не бывает, - брякнул Гладышев.
– Вот и я говорю, - упрямо продолжал развивать свою мысль Мардук.
– Если с нашим исчезновением ничего в этом мире не изменится, то зачем же нам исчезать?
– Но тогда придется нашего Николаича распинать, - исподлобья глянул прокуратор.
– Иначе ведь не получится. Или одним жертвовать, или всеми.