Партайгеноссе. Жизнь и смерть Мартина Бормана
Шрифт:
Стивенсон получал все больше документации по нацистским беглецам. Часть ее исходила от польского юриста. Когда Стивенсон вновь встретился с ним в конце 1964 года, он сказал, что Восточная Германия очищена от фашистских тенденций. В его честности можно было не сомневаться. Но в октябре того же года Никиту Хрущева отстранили от власти, и дружеские связи с коммунистическими чиновниками стали редкостью.
Пока Стивенсон поддерживал связь с поляком, тот прислал ему имена нескольких преступников из шести тысяч эсэсовцев, которые служили охранниками и техниками в газовых камерах или же санитарами и регистраторами в Освенциме. Были известны имена 900 человек. Из них Польша разобралась только с третью.
В Восточном Берлине появилось новое издание Коричневой
К тому времени Стивенсон узнал, что у польского юриста имелся личный интерес к судьбе варшавских евреев. Он учился в Англии, впитал либеральные идеи, но не мог забыть того, что его родители были евреями и погибли в Освенциме.
Проверяя точность предоставленной польскими юристами информации, Стивенсон более пристально присмотрелся к делу Людвига Гана, служившего заместителем директора страховой компании, расположенной в Карлсруэ. Компания прикрывала западногерманскую службу разведки, и Ганн являлся старшим офицером в этой организации.
Все дальнейшие изыскания Стивенсона наталкивались на непонимающие взгляды коллег. Со стороны Стивенсона проявлялось не более чем праздное любопытство, и казалось, что не было оправдания трате денег и времени на загадку какого-то престарелого немца.
Можно понять, почему такое безразличие приводило поляков в отчаяние. Для восточных немцев отказ верить Коричневой книге казался зловещим: она отвергалась в Бонне как коммунистическая пропаганда, и чиновники таким образом избавлялись от многих проблем. Западногерманское правительство долго приходило в себя после шокирующего процесса Фельфе в федеральном суде Карлсруэ, продемонстрировавшего полную неэффективность организации Гелена и разведывательных операций в коммунистических странах. Он заставил газету «Вельт» сделать вывод о том, что из-за «катастрофически небрежной работы с кадрами» организация Гелена стала «уютным убежищем как для крупных, так и для мелких нацистов». Защищаясь, Бонн высмеивал восточногерманскую Коричневую книгу.
Спустя восемь лет бывшего полковника СС Людвига Гана привлекли по делу об убийстве заключенных в Варшаве. Его жена, сестра высокопоставленного западногерманского военного, имела хорошие связи во время войны. Его шурин, генерал Йоханнес Штейнхоф, теперь являлся ответственным за воздушные силы «Люфтваффе» и таким образом принадлежал к военной верхушке НАТО. Было очевидно, что Ган долго находился под надежной защитой и процесс, начавшийся 2 мая 1972 года в Гамбурге, где теперь жил обвиняемый, создавал только видимость правосудия. Ему были предъявлены обвинения не в самых тяжких преступлениях — отдаче приказа о депортации нескольких варшавян и невмешательстве в убийство заключенных варшавской тюрьмы в Павьяке.
Еженедельный западногерманский журнал «Тат» комментировал это следующим образом: «Более двух лет тому назад мы привлекли общее внимание к документам, доказывавшим, что Ган отдавал прямые приказы о ликвидации варшавского гетто… Свидетельства составили 133 тома. Обвинения были предъявлены только в августе прошлого года после волны общественного возмущения».
Если бы «менее тяжкие» обвинения,
Доклад польской полиции попал в Интерпол в Париже в 1972 году. В нем утверждалось, что Ган регулярно летал в Аргентину и Бразилию по поддельным документам, подготовленным организацией Гелена. Что еще более любопытно, если, конечно, поляки не ошибались, так это то, что весной 1962 года Ган посещал доктора Деринга в его клинике в Лондоне. Вскоре после этого, 22 июня 1962 года, Деринг, кавалер ордена Британской империи за свою послевоенную деятельность в колониальной медицинской службе, неожиданно открыл дело о клевете против Уриса.
Никто в здравом уме, защищенный орденом Британской империи, служившим как бы удостоверением добродетели, не стал бы совершать подобные действия. Тем более что он занимался медициной в национальной организации здравоохранения. Никто в Лондоне не выступал против него. В этом городе не было напечатано ничего порочащего его репутацию, и только очень редкий читатель мог связать вскользь упоминавшееся имя Дееринг с живым доктором Дерингом. Теперь он поместил себя под луч прожектора, и это могло привести его только к катастрофическим результатам. К восемнадцатому дню процесса все англоязычные газеты сообщили о зверствах Освенцима, описанных сухим юридическим языком, а после вынесения приговора практически вся британская пресса публиковала специальные статьи, в которых обсуждались вопросы морали.
Через несколько месяцев началась работа по экстрадиции Франца Штангла, обвиняемого в убийстве по меньшей мере 400 000 евреев в другом лагере, под Варшавой. Он со своим старым другом Гансом Ульрихом Руделем, основателем Братства, нашел убежище в Бразилии. Представ перед судом, он заявил, что бежал с помощью епископа Гудала: «Ему было доподлинно известно, кто я такой».
Штангл и Братство не знали, что в 1948 году министерство внутренних дел Великобритании отказало польскому правительству за отсутствием достаточных доказательств в выдаче Деринга как военного преступника, но с тех пор поляки не прекращали попыток заполучить его. Деринг числился в составленном ООН списке военных преступников, обвиняемых Францией, Чехословакией и Польшей. Англия подала заявку на его экстрадицию, и на этом основании он содержался там в заключении в течение девятнадцати месяцев. Пережив допросы и расследования, он получил работу врача колониальной службы. Возможно, начав процесс, Деринг рассчитывал очистить свою репутацию и таким образом предоставить другим военным преступникам своего рода билет в нормальную жизнь. Его надежды основывались на том факте, что ранее английский закон сработал в его пользу. Оказалось, его плохо проинформированные советники вновь продемонстрировали полное отсутствие морали, не говоря уже о здравом смысле.
К 1972 году было уже трудно взывать к общественному сознанию в некоторых частях Германии и Австрии, и наказания за преступления военного времени там стали более мягкими или вовсе не назначались, а людей, доставленных в суд с запозданием, просто оправдывали. Нацистский архитектор Вальтер Деяка, сконструировавший и построивший газовые камеры и крематории в Освенциме, был оправдан австрийским судом присяжных. «Нью-Йорк тайме» напечатала 14 марта протест: «В суде были предъявлены чертежи газовых камер, печей и электрических подъемников для транспортировки тел в печи, на которых стояла подпись архитектора. Никакое наказание не может искупить те злодеяния, которые вершились в Освенциме. Позволять злодеям разгуливать на свободе… это осквернение праха жертв и надругательство над их памятью. Такие преступления подрывают самые основы человеческого общества. Как же можно забыть их или же простить?»