Партиалы
Шрифт:
– Расскажите мне про ваши… феромоны.
Сэмм, как и следовало ожидать, ничего не ответил.
– Вы наделены высокоразвитой системой химических синтезаторов и рецепторов. Расскажите мне об этом.
Ни звука.
– Что ж, я хотя бы попыталась.
Кира задумчиво оглядела комнату, открыла компьютер и вытащила резиновую перчатку, куда дунул Сэмм. Девушка поднесла ее к лицу партиала, проткнула резину булавкой и сжала изо всех сил, направив воздух прямо в нос Сэмму. Пленник закашлялся, брызгая слюной, и отдернул голову из-под струи. Однако Кира, к своему удивлению, заметила, что
Кире вдруг подумалось, что партиал выглядит точь-в-точь как утром, когда согласился подуть в перчатку.
– Черт, – выругался пленник. – Так нечестно.
Кира уперлась руками в бока:
– Что случилось?
– Вы использовали против меня мои же данные, и теперь я… а, ладно, – партиал закрыл рот и уставился в потолок.
– Какие данные? – спросила Кира. – Феромоны? Вы их так называете? – Она посмотрела на сдувшуюся перчатку, которую держала в руке. – Вы рассказали мне что-то, чего говорить не планировали, так ведь? Вы не хотели, оно само вырвалось. Так за что у вас отвечают феромоны?
Сэмм молчал. Кира поднесла перчатку ближе к глазам, чтобы получше рассмотреть, и вышла на середину комнаты, вспоминая, как все было тогда утром: ДОРД стоял вот здесь, стол вон там, Сэмм на нем. Она попросила партиала дунуть в перчатку, и между ними возникло… пожалуй, нечто похожее на понимание. Они разговорились. Кира пошутила насчет имени Сэмма, он пошутил в ответ, а потом согласился помочь ей с образцом. Он ей доверился.
Сейчас, когда она выпустила воздух в лицо партиала и задала ему вопрос, он снова ей доверился – ненадолго, но все же дрогнул, ослабил оборону. Ответил ей.
Феромоны позволили воссоздать атмосферу доверия, которое пленник испытывал к Кире утром, и заставили его снова испытать те же эмоции.
– Это что-то вроде системы химической эмпатии, – негромко предположила Кира и подошла обратно к Сэмму. – Так вы сообщаете другим партиалам о переживаемых вами чувствах, и они их разделяют. Ну или по крайней мере понимают, что вы чувствуете, – Кира уселась на стул возле Сэмма. – Это передается, как зевота: целая группа может испытывать те же ощущения, что один партиал.
– Не смейте использовать их против меня, – Сэмм отвернулся. – Я больше не стану дуть в вашу перчатку.
– А я и не использовала их против вас, – парировала Кира, – я лишь пыталась понять, как эта система функционирует. Как вы это чувствуете?
Сэмм повернул голову и посмотрел на Киру:
– А как вы слышите?
– Действительно, дурацкий вопрос, – кивнула Кира. – Ваша правда. Трудно описать, как именно чувствуешь: это просто есть.
– Я забыл, что люди не умеют подключаться друг к другу, – заявил Сэмм. – Все это время я не мог понять, почему вы по любому поводу устраиваете такие представления. Вы просто не умеете считывать эмоции друг друга, поэтому вам приходится выражать их голосом и жестами. Удобно, конечно, но уж очень… театрально.
– Театрально? – переспросила Кира. Насколько она помнила, это был первый раз, когда партиал произнес столь длинную речь.
– Дело не только в эмоциях, – ответил Сэмм; Кира подалась вперед, испугавшись, что его откровенность сдуется, как пузырь, и он снова замкнется в себе. – С помощью феромонов мы узнаём, когда кто-то в беде, ранен или чем-то взволнован. Это помогает нам действовать как единое целое, работать вместе. Разумеется, система изначально предназначена для использования в боевых условиях: если дозорный что-то заметит, человеку пришлось бы крикнуть, чтобы разбудить товарищей, и только проснувшись и поняв, в чем дело, они начнут готовиться к бою. Партиалу же достаточно передать данные с помощью этой связи, чтобы другие тут же их получили: они чувствуют прилив адреналина, у них учащается пульс, включается реакция борьбы или бегства, и вот уже весь батальон готов к сражению, порой даже без единого слова.
– Данные, – повторила Кира. – Связь, данные – прямо технические термины какие-то.
– Вы же сами вчера назвали меня биороботом, – ответил Сэмм. – Отчасти так оно и есть. – Он улыбнулся, впервые за все время, и Кира улыбнулась в ответ. – Не представляю, как вы, люди, вообще ухитряетесь выживать. Понятно, почему вы проиграли войну.
Эти слова повисли в воздухе, точно ядовитое облако, убив все надежды на дружескую беседу. Кира отвернулась к экрану, изо всех сил стараясь сдержаться и не наорать на Сэмма. У него тоже изменилось настроение; он помрачнел и задумался.
– Я работал в шахте, – негромко проговорил он. – Вы создали нас, чтобы выиграть Войну за Изоляцию, а когда мы с победой вернулись на родину, правительство США нашло нам работу. Меня послали в шахту. Я не был рабом, все было сделано по закону, все как полагается, в общем, человечно, – последнее слово Сэмм буквально выплюнул, как будто ему на язык попалось что-то горькое. – Но мне это не нравилось. Я пытался найти другую работу, но никто не хотел брать партиала. Пытался получить образование, чтобы потом уже претендовать на лучшую должность, но меня никуда не приняли. И выбраться из трущоб, куда нас поселило правительство, мы тоже не могли, потому что на наши заработки можно было с трудом прожить, да и никто все равно бы нам ничего не продал. Кому понравится жить по соседству с искусственными людьми?
– И вы взбунтовались.
– Мы вас ненавидели, – ответил Сэмм. – Я вас ненавидел, – он повернул голову и поймал Кирин взгляд. – Но я не хотел уничтожать человечество. И никто из нас не собирался этого делать.
– Кто-то все-таки хотел, – возразила Кира; ее голос был тонким из-за сдерживаемых слез.
– Вы утратили всякую связь с прошлым, – продолжал Сэмм. – Я понимаю, каково вам.
– Ничего вы не понимаете, – прошипела Кира. – Говорите что угодно, а этого не смейте. Мы потеряли наш мир, наше будущее, наши семьи…