Партиалы
Шрифт:
Ей казалось, что она тонет.
Изольда отхлебнула из бутылки.
– За распитие алкоголя во время беременности можно угодить под стражу и попасть под круглосуточное наблюдение, – сказала она. – Так что буду наслаждаться, пока можно.
– Твой ребенок важнее твоих прав, – добавила Зочи. – Для Сената ты просто матка на двух ногах.
– Повзрослей уже, – отрезала Кира, и ее тут же кольнуло чувство вины: ведь она думала так же, как и Зочи, отчего же на нее набросилась? Закон надежды не работает, и Сенат зря упорствует. Может, ее разозлило то, как подруга об этом сказала – мол, права человека важнее всего
Зочи приподняла брови:
– Какая муха тебя укусила?
– Я устала слушать бесконечные разговоры о гражданских правах, неприкосновенности личной жизни и свободе выбора. Либо мы найдем выход, либо вымрем, третьего не дано. И если уж нам суждено вымереть, то хотя бы не из-за того, что для Зочи Кесслер ее драгоценные права оказались важнее спасения человечества.
– Мы говорим не о спасении человечества, – фыркнула Зочи. – А об узаконенном изнасиловании. О том, что правительство присвоило себе право распоряжаться твоим телом, решать, для чего оно нужно, что ты должна делать, что могут делать с тобой другие. Я не позволю какому-нибудь старому развратнику меня оттрахать, потому что так велит закон.
– Так выбери молодого, – отрезала Кира, – или искусственное оплодотворение, ты же знаешь, так тоже можно. Это же не ради секса, а ради продолжения жизни на земле.
– Массовые беременности – худший выход, который только можно себе представить, – заявила Зочи.
– Ну хватит, – заплетающимся языком проговорила Изольда, – успокойтесь уже. Никому не нравится…
– Кире, похоже, нравится, – перебила Зочи. – Еще бы, у нее же есть парень! Что ей этот закон, наверняка она и так с ним спит…
Не помня себя от злости, Кира вскочила и с воплем бросилась на Зочи, пытаясь вцепиться в горло. Изольда перехватила ее, нетрезво зацепилась ногой за ногу, покачнулась, но Киру не отпустила, так что у той не получилось добраться до Зочи. Кира попыталась отпихнуть Изольду и оцарапала ей лоб. Изольда вскрикнула от боли, Кира тут же утихла и расплакалась.
– Ну вы даете, – ахнула Зочи.
– Сядь уже, – Изольда устроила Киру на диване рядом с собой. Кира всхлипывала, Изольда обняла ее, стараясь утешить, и смерила Зочи ледяным взглядом. – А ты думай, что говоришь.
– Прости, – Зочи вернулась в кресло. – Прости, Кира, я не хотела тебя обидеть. Я сама не знаю, что на меня нашло. Меня взбесила эта ситуация.
– Сделанного не воротишь, – сказала Изольда. – Закон принят, и мы можем только ругать его или напиться, чтобы не думать об этом.
– Тебе уже хватит, – Зочи встала и отобрала у Изольды бутылку. Все силы Изольды ушли на схватку с Кирой, так что она не сопротивлялась. Зочи открыла окно и вышвырнула бутылку на улицу.
– Зочи, привет! – послышался крик; это был кто-то из соседских парней, но Кира по голосу не узнала, кто именно. – Что за фигня с этим Законом надежды? Может, мы к вам поднимемся и поговорим?
– Иди к черту, – рявкнула Зочи и захлопнула окно.
– Это
– И ты меня прости, – произнесла Кира, выпрямилась и потерла глаза кулаками. – Я не на тебя злюсь, а… на весь мир. Но ему в лицо не вцепишься, вот я и решила отыграться на тебе.
Зочи ухмыльнулась, но тут же посерьезнела.
– Я не готова, – прошептала она. – И никто из нас не готов.
Изольда обводила пальцем рисунок на диване:
– А вообще-то Хару тогда, в Сенате, сказал правду. У нас не осталось детей, только взрослые, которые сами не ведают, что творят.
Девушки притихли и задумались. Кира вспомнила про Маркуса: ведь она ему отказала, а теперь из-за принятого закона все изменилось. Два месяца на то, чтобы все уладить, после чего ее могут арестовать за то, что не стала тем, кем никогда не была. Если суждено родить детей, то уж лучше от Маркуса: Кира не мыслила себя ни с кем другим, по крайней мере, всерьез. Но если она сейчас согласится на его предложение, он поймет, что это из-за закона, а не по любви. Она не может с ним так поступить. И не может пойти ни к кому другому: это ранит Маркуса еще больше.
Да и не хотелось Кире беременеть. По крайней мере, вот так. Если ей суждено дать кому-то жизнь, то потому, что это важно для нее самой, а не по чьей-то указке.
А ведь она только что наорала на Зочи, которая сказала ровно то же самое. Кира не знала, что и думать.
На мгновение, на какую-то долю секунды, Кира подумала о Сэмме. Интересно, окажется ли ребенок, рожденный от партиала, невосприимчив к вирусу?
– А вы помните ваших мам? – спросила Изольда. – Нет, Зочи, не приемных, а настоящих. Тех, что были до эпидемии.
– Немного, – ответила Зочи. – Моя мама была высокая.
– И все?
– В смысле, очень высокая, – добавила Зочи. – Сколько я помню, она всегда была гораздо выше меня, и не потому, что я еще была маленькая: мама была выше всех. Что-то метр девяносто, метр девяносто пять. – Голос ее смягчился, и Кира поняла, что подруга погрузилась в воспоминания: в глазах Зочи блеснули слезы, она уставилась в одну точку, накручивая на палец прядь волос. – У нее были черные как смоль волосы, похожие на мои, и она постоянно носила украшения. Кажется, серебро. На пальце – крупное кольцо в виде цветка. Я любила с ним играть. Мы жили в Филадельфии. Я раньше думала, что это название штата, но это город. Филадельфия. Я мечтаю когда-нибудь вернуться туда и найти это кольцо, – Зочи закатила глаза. – Ну вы поняли. В один прекрасный день.
– А моя мама продавала самолеты, – проговорила Изольда. – Не знаю уж, как и кому, просто помню, что она мне рассказывала. Мне тогда казалось, что это такое чудо, а сейчас я думаю: у нас ведь и самолетов никаких не осталось. У нас нет горючего для них, да и едва ли остались те, кто умеет ими управлять. Но когда-то моя мама запросто их продавала, как рыбные роллы на рынке.
– А у меня не было матери, – поделилась Кира. – То есть когда-то была, но я ее не помню, только отца. Я даже не помню, чтобы он мне о ней рассказывал, хотя наверняка что-то говорил. Они либо развелись, либо она умерла, но скорее все же развелись, потому что у нас не осталось ее фотографий.