Партизанская хроника
Шрифт:
— Жива наша армия! Живет и бьет проклятых фашистов! — вытирая слезы, сказала молодая женщина.
Мы услышали, что за месяц до нашего прихода в деревне фашистами зверски замучены тяжелораненый лейтенант и девушка, помогавшая раненым. Лейтенант, избитый до полусмерти, перед расстрелом плюнул в лицо гитлеровцу и крикнул:
— Я погибаю за Родину, за Коммунистическую партию! Стреляйте, собаки! Всех не убьете! Вы ответите за все страдания наших людей!
В хату, где поместился штаб, пришел мужчина лет тридцати пяти, высокий, но болезненного
— Батальонный комиссар Ширяков Трофим Григорьевич, — представился он.
И рассказал о себе, что был ранен в бою, остался во вражеском окружении, лечился у местного фельдшера, теперь чувствует себя лучше, скоро поправится совсем. Сказал, что подобрал из деревенской молодежи группу в шесть человек и с наступлением весны собирается уйти в лес. Мы познакомились со всеми членами боевой группы Ширякова, рассказали, как практически включиться в борьбу с врагом, и оставили немного оружия: довершить свое вооружение группа должна за счет противника.
Крестьяне запрягли несколько подвод, и с наступлением сумерек мы выехали из деревни. То на лошадях, то на лыжах, обойдя местечко Пруды, через Заборье и Глухую достигли деревушки Захаровка. Немного отдохнули, закусили — и опять в путь.
В нескольких километрах от Захаровки проходила железная дорога Полоцк — Витебск, которую нам нужно было пересечь. Выходя из деревни, разведчики задержали восемнадцатилетнего юношу.
— Почему бежать пустился? — спросил я.
— Думал, немцы или полицаи. Они расстреляли моего отца, сестер, теперь ловят меня.
Юноша распорол подкладку поношенного пальто, вынул комсомольский билет.
— Идемте в деревню, крестьяне скажут, кто я, — взволнованно звал он.
Крестьяне подтвердили, что он действительно комсомолец Долик Сорин.
Сорин просил взять его в отряд. Посоветовавшись, решили принять. Кто-то из жителей дал ему лыжи.
Комиссар подозвал Долика:
— Так, говоришь, ты местный?
Долик кивнул.
— Сумеешь незаметно провести нас через железную дорогу?
— Проведу, — уверенно ответил он.
Вскоре отряд подошел к станции Оболь. По насыпи расхаживали немецкие патрули. Долик шепнул мне:
— Товарищ командир, видите речку в кустах? Она проходит под полотном. Через водосточную трубу, согнувшись, можно пройти, только лыжи придется снять.
Мы дождались, пока патрули отошли подальше, и почти под носом у часовых пробрались через бетонную трубу. Перейдя железную дорогу, собрались в овраге, густо поросшем кустарником.
— Молодец, — похлопал по плечу Сорина комиссар.
Добрицгофер порылся в вещевом мешке и, вынув сверток, отдал его Долику.
— Возьми мое нижнее белье. Надень его вместо маскхалата, а то ходишь, как ворона среди лебедей.
Сорин смутился и, не зная, что делать, вертел сверток в руках.
— Надевай, немцев напугаешь, — смеясь, подбодрил комиссар.
Большая рубашка Карла Антоновича свободно
Теперь мы быстрей продвигались вперед. Обойдя Леоново и Фитьково, отряд лесом вышел к Западной Двине. Вот она, наконец, долгожданная! Трудно различить в темноте ее обрывистые берега и русло, покрытое снежной пеленой. Издали вся местность казалась сплошной белой равниной. Надо было найти отлогий спуск, и мы послали разведчиков во главе с Воробьевым. Разведчики несколько минут всматривались в безбрежную равнину, затем, обгоняя друг друга, ринулись вперед. Вслед за ними тронулся отряд.
Вдруг разведчики исчезли, словно провалились сквозь землю. Полагая, что они спустились к реке, мы продолжали идти и внезапно чуть не полетели вниз — едва успели опереться палками. Вышедшая из облаков луна осветила неясные фигуры разведчиков, барахтавшихся в глубоком снегу на дне обрыва. Смерив взглядом высоту, мы удивились, как они после такого полета остались живы. Луньков осторожно обошел обрыв и, найдя пологое место, стал медленно спускаться к реке. Мы смело последовали за ним.
Вскоре все, за исключением группы Воробьева, были на противоположном берегу Западной Двины, а через полчаса отряд догнали и неудачливые разведчики. Воробьев, стараясь скрыть хромоту, неуверенной походкой подошел ко мне и доложил:
— Товарищ командир, спуска к реке не нашли.
— Зато покувыркались, — послышался голос стоящего позади Лунькова.
Я сердито смотрел на Воробьева, радуясь в душе, что все обошлось благополучно и все, по-видимому, целы.
— Раз-вед-чи-ки, — протянул я по слогам, стараясь придать своему тону язвительность. — Вышли из леса, увидели открытое поле и, как телята, кинулись очертя голову.
Воробьев виновато опустил голову, а я вызвал врача.
— Осмотрите их, может, кто ребра поломал. Если здоровы, двинемся дальше.
В шесть часов утра отряд вошел в деревню Усвица. Едва мы разместились, ко мне подошел Меньшиков и указал на остановившегося поодаль пожилого мужчину в рваном зипуне.
— Вот человек, присланный нашими разведчиками.
Крестьянин сообщил, что по шоссе в деревню на нескольких подводах едут полицейские.
— Что делать? — спросил у меня Меньшиков.
— Вы уверены, что это полиция? — переспросил я.
— Полицаи, точно, — кивнул головой крестьянин. — Должно быть, реквизиционный отряд. Они хотят забрать у нас свиней. Дать бы им по рукам…
Мы послали Меньшикова готовить оборону. Затем, посоветовавшись, решили без лишнего шума выпроводить полицаев из деревни. Я сказал крестьянину:
— Беги и скажи реквизиторам, что сюда прибыла крупная воинская часть Красной Армии.
Не нужно было долго объяснять ему. Он хитро улыбнулся: