Партизанская искра
Шрифт:
— Это товарищ Замурин, — представил Владимир Степанович.
— Слыхал, — ответил Карп Данилович, пожимая худощавую, холодную руку Замурина. — Гречаный.
— Отец Парфентия Гречаного, — пояснил учитель. Дмитрий придержал в своей руке шершавую руку Карпа Даниловича и с чувством признательности и уважения потряс её. — Мои товарищи: Азизов, Синельников и Гафизов.
Все трое были одеты в потрепанные, почерневшие шинели. На одном была солдатская шапка, на остальных — пилотки с опущенными на уши отворотами.
— Не
— Остальные вряд ли вырвутся. — с трудом выговорил он.
С минуту длилось удручающее молчание.
— Почему? — спросил учитель.
— Так вышло. Нас готовилось одиннадцать. Мы должны были снять часового у ворот и уйти. Но поздно вечером в лагерь приехало какое-то большое начальство, и жандармы усилили посты. Откладывать побег было нельзя. Мы знали, что это грозит провалом всего вашего плана. Тогда я посоветовался с товарищами и мы решили перерезать проволоку и выходить по-двое. Четверо успели выбраться, а остальным, видно, помешали часовые. Мы слышали выстрелы и крики солдат. В лагере поднялся переполох, и остальным товарищам выбраться не удалось.
Рассказ Замурина встревожил Моргуненко. Он молчал, взвешивая создавшееся положение.
Все ждали, что скажет их руководитель, которому каждый из них с этой минуты вверял свою судьбу. Его решение будет их решением.
Владимир Степанович понимал, что от него ждут командирского слова. Он оглядел стоящих перед ним людей.
— Так вы сказали, товарищ Замурин, что побег, несмотря на сложившиеся трудности, нельзя было отложить?
— Да. И мы решили любой ценой уйти. Мы понимали, что на нас рассчитывают.
— Хорошо, товарищи. Вы правильно сделали. Но положение остается тяжелым. Нам предстоит неравный бой.
— Мы готовы, — твердо ответил Замурин.
— Вы сейчас бойцы за Советскую Родину, народные мстители, — сказал Моргуненко.
— Верно! Какой хороший слова! — подхватил низенький, плотный Гафизов в куцой шинели и пилотке.
— Злобы у нас накопилось у каждого на троих, — сказал Замурин.
— Правильно он говорит, — сказал Гафизов, — Драться будем, товарищ командир, голова долой жандармам, товарищи надо спасай.
— У тебя тоже злости к врагам на троих? — спросил Владимир Степанович.
— У меня четыре, пять, шесть злоста, — запальчиво ответил Гафизов, блеснув угольками черных татарских глаз.
— Тогда нас уже не шесть, а восемнадцать получается, — пошутил учитель. — Ты откуда сам-то, Гафизов?
Гафизов не сразу понял вопрос.
— Из Казани он, — ответил за него Замурин. — И Азизов из Казани, а Синельников — москвич.
— Будем драться, товарищи?
— Будем. Винтовка нет. Замурин сказал, винтовка будет.
— Будут винтовки, — подтвердил Карп Данилович. Веселого в этом разговоре было мало, но Моргуненко улыбнулся.
Глава 15
НЕРАВНЫЙ БОЙ
В полдень из Крымки, по дороге на Первомайск, шли две машины. Впереди, застревая в снегу и вихляясь, катилась легковая, за ней на небольшом расстоянии натужно фыркала огромная пятитонка.
Машины медленно приближались к примыкающей к дороге колхозной посадке, где засела группа, Моргуненко.
Еще издали заметили жандармов, плотным кольцом сидевших по высоким бортам пятитонки. Вверх торчали примкнутые к винтовкам плоские штыки.
— Стрелять-то нельзя, своих побьем, — с досадой шепнул Замурин.
Моргуненко в знак согласия кивнул головой, не отрывая пристального взгляда от приближающихся машин. В его голове рождался сейчас отчаянный план. Учитель понимал всю трудность положения. Будь эта машина только с врагами, как, например, легковая, можно было бы прямо стрелять. Но в кузове грузовика находились дорогие им люди, которые должны быть спасены. Окружить машину и предложить конвою сдаться — партизан слишком было мало. Но это был единственный выход. Учитель надеялся на то, что арестованные по ходу события не останутся непричастными и завяжут борьбу с конвоирами.
Машины приближались. До головной оставалось не более двухсот метров. Они двигались медленно. Жандармов на бортах грузовика было около пятнадцати.
— Легковую не пропускать! Уничтожить! — приказал Моргуненко.
— Разрешите мне, я без промаха, — сказал Замурин, отстегнув от пояса гранату. Ловким, привычным движением он вставил запал.
— Хорошо. После взрыва всем стрелять по легковой, чтобы ни один гад не выскочил.
В ответ осторожно щелкнули затворы.
— Как у вас, Синельников?
— В порядке, — ответил тот, прильнув к ручному пулемету.
— На вас надежда.
— Не беспокойтесь, не уйдет, — заверил пулеметчик.
Все четверо прижались к снегу, как-то подавшись вперед, словно стремясь этим приблизиться к дороге.
В гулких и сильных ударах сердца отсчитывались мгновенья.
Маленькая черная машина пыхтела совсем близко. Сквозь маскировочные кусты видно было, как крутились, разрезая наметанный на дороге сугробик, буксующие колеса.
Замурин привстал на колено и, широко откинув назад руку, метнул гранату. Перед радиатором с треском вырос огромный серый куст смешанного со снегом дыма. Машина подпрыгнула и, накренившись, стала.