Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.
Шрифт:
Карательный отряд делал свое дело. В деревнях, занимавшихся им, производилась дикая, безудержная расправа с крестьянами, особенно с дружинниками, которые не успели заблаговременно бежать в тайгу. Начало расправы было положено в Казанке, которая до этого жила иллюзиями возможности «мирного исхода» событий. Ген. Смирнов созвал здесь сходку и в присутствии всего села начал пороть мужиков раскаленными докрасна на огне шомполами, требуя сдачи оружия и указания, кто в селе является большевиком или сочувствует советской власти. В один вечер он выпорол 18 человек, причем каждый из «наказанных» получил от 30 до 80 ударов. Пороли и старых, и молодых, и «большевиков», и «учредиловцев», и сторонников партизан, и противников — без разбора, всех, кто, «по усмотрению офицеров», хоть сколько-нибудь внушал подозрение.
— Бьем вас, чтобы другим неповадно было, чтобы каждый из тех, кто побывал в наших руках, десятому и сотому заказывал не итти за большевиками. — Так напутствовали офицеры мужиков после того, как закончили над ними экзекуцию.
В день занятия деревни Казанки был расстрелян крестьянин Полунов.
В деревне Хмельницкой повторилось то же,
В деревне Серебряной повторилась та же картина: был созван сход крестьян, и офицеры по выбору выпороли 6 человек. Ген. Смирнов приказом объявил, что не прекратит репрессий, пока крестьяне не выдадут организаторов восстания Ильюхова и Мечика и не сдадут оружия.
Тем временем вернулась депутация дер. Казанки, ездившая в штаб американских войск; она получила от американцев обещание «бдительно следить за событиями и не допускать беззаконных действий генерала Смирнова». Но ответ американцев оказался запоздавшим: теперь уже не стало колеблющихся и сомневающихся — все решили взяться за оружие и итти к партизанам.
4 января мы решили сделать налет на отряд Смирнова. Отобрано было для этого около 40 лучших стрелков, в задачу которых входило занять несколько домов в Казанке и ночью произвести нападение на те дома, в которых помещались офицеры. Более широкий план наступления осуществить в тот момент нельзя было, потому что наши силы исчислялись не более как в 150—180 человек. Эта группа партизан под командой Ильюхова отправилась в путь через дер. Хмельницкую. Но противник перехитрил нас. В ту же ночь офицерский отряд человек в 50 занял Хмельницкую и расположился группами в 10—15 человек в здании школы и двух-трех домах, где обычно бывали учителя Мечик и Ильюхов и другие руководители восстания; их хотели захватить живьем. Предварительно офицерами была арестована жена Ильюхова Е. И. Слепцова, которую они объявили заложницей. Ген. Смирнов с остальной частью отряда расположился вблизи деревни в корейских фанзах. Чтобы не обнаружилась эта хитрая ловушка, офицеры целые сутки никого не выпускали из занятых ими домов. Не предполагая о приготовленной коварной ловушке, группа партизан прибыла в Хмельницкую и остановилась на некоторое время в избушке на краю деревни с тем, чтобы после отдыха вновь продолжать путь. Белые расположились таким образом, что при всех обстоятельствах партизаны очутились бы в очень затруднительном положении, если бы попытались направиться в деревню Казанку. Офицеры вполне основательно могли восхищаться ловкостью своей засады. Однако они не учли одного: забыли, а, может быть, в это время еще не знали, что в партизанской войне против них принимают участие не только рабочие и крестьяне с винтовками, но все население, все трудящиеся, начиная от глубоких стариков и кончая малолетними детьми. Этот факт оказался роковым для хитро задуманного их предприятия. Перед тем как партизаны готовились продолжать свой опасный путь, прибежала к ним шестилетняя девочка, дочь партизана Корнея Суховея, которая, по-детски волнуясь, сообщила, что в домах засели офицеры и ждут появления партизан, чтобы их схватить. Донесение маленького разведчика сразу изменило наши планы. Партизаны бросились в атаку на первую же избу крестьянина К. Суховея, убили офицера, вышедшего из избы осмотреть улицу, и попытались проникнуть внутрь, чтобы захватить в плен всю засаду. Офицеры стали отстреливаться и кричать, что, если партизаны попытаются ломать дверь, они перестреляют всю семью К. Суховея (жену и пятерых детей), а затем покончат с собой. Партизаны остановили свой натиск. Через некоторое время белая засада, расположенная в фанзах около Хмельницкой, со всех сторон открыла пулеметный и ружейный огонь по партизанам. Положение оказалось невыгодным для нас; поэтому, отстреливаясь, мы покинули деревню и вернулись к своим в Серебряную. Планы противника были разбиты, но вместе с тем и задача партизан осталась неосуществленной. Обозленные таким исходом дела, белые решили взять реванш в другом деле. Они разграбили ряд крестьянских хозяйств, кооперативную лавку, квартиру учителя, школьное имущество и с этими «трофеями» вернулись в Казанку.
Характер такой борьбы этих дней нас мало удовлетворял. В самом деле, эта борьба приняла форму схватки довольно внушительной военной единицы белогвардейцев с небольшой кучкой наиболее преданных революционных крестьян, насчитывавших в своих рядах не более 150—180 человек. Мы оказались как бы изолированными от других районов губернии, были одиноки. Правда, на нашей стороне были энтузиазм и сочувствие крестьянства, но все же стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Мы увлеклись военными операциями и мало уделяли внимания делу распространения восстания на всю область. Этот факт впрочем находил свое частичное оправдание в том, что сами условия обстановки нас вынуждали больше уделять внимания боевым операциям, а главное — мы не имели агитаторских сил и технических средств для пропаганды идеи восстания. Популяризация же лозунгов восстания, основным из которых являлся лозунг «борьба за советы», была тем более необходима, что, как отмечалось выше, некоторые уезды все еще продолжали поддерживать Учредиловку.
Ген. Смирнов убедился, что выполнить приказ о «разоружении населения» и аресте «зловредного элемента» не так легко, как это думали его правители
Первым делом мы разослали по всем волостям области призыв к крестьянам следующего содержания:
Пламя революционного восстания рабочих и крестьян охватило все села Сучана. Вот уже неделя, как восставшие против белогвардейщины и интервенции красные партизаны выдерживают бешеный напор банды генерала Смирнова. Бандиты расстреливают и порют раскаленными на огне шомполами крестьян и рабочих. Мы восстали потому, что страстно хотим помочь нашей Советской стране свергнуть палача Колчака, восстановить советскую власть в Сибири и на Дальнем Востоке и прогнать интервентов. Помогите нам. Организуйте партизанские отряды, идите в бой с нашим вековечным врагом. Поддержите нас. Да здравствуют советы! Долой палачей! Ни пяди не уступайте завоеваний революции.
11 января 1919 г. это воззвание было отправлено в Цемухинский район, Никольско-уссурийский и Ольгинский уезды, и, кажется, уже на третий день мы получили ответ на него от группы товарищей из Цемухинского района с выражением солидарности и обещанием поддержки. В этом районе скрывались от белых бывшие члены Забайкальского исполкома, в то время левые эсеры М. Д. Иванов, проживавший под фамилией Володарчика, и Кл. Ив. Жук (Макарова), которые были связаны с некоторыми учителями, в частности с И. В. Слинкиным, и группой бывших красногвардейцев — Мелехиным, Овчаренко (Лихоткиным) и другими. Эти все товарищи, по инициативе Иванова и Жук, образовали революционный кружок и ждали момента, чтобы начать работу по подготовке восстания против Колчака. Вести из Сучана ободрили их, и они приступили к работе. Район гор. Ольги, расположенный в 300—400 верстах от нас и отделенный трудно проходимым горным хребтом Сихото-Алин, без сколько-нибудь сносных путей сообщения, вероятно не получил нашего воззвания, но о факте восстания узнал «по слухам от крестьян». «Слухи» были вообще в то время для нас чуть ли не единственным средством связи и агитации. Мало заселенная окраина, бездорожье, отсутствие телефона и телеграфа (которым пока еще владел враг), отсутствие печатного слова, кроме спорадически выпускаемых штабом партизанских отрядов небольших, вроде вышеприведенного, воззваний, отпечатанных на старенькой, полуразбитой пишущей машине, взятой во Фроловском волостном совете, — все это давало самый широкий простор слухам и разговорам. Впрочем слухи, по быстроте распространения конкурировавшие с телефоном и телеграфом, в данном случае служили только на пользу нам. Они самый маленький наш успех варьировали на разные лады, так что создавали необычайную популярность сучанскому восстанию и, преувеличивая его размеры, придавали ему притягательную силу даже для колеблющихся элементов деревни. В этом смысле первые наши бои с генералом Смирновым явились значительным агитационным средством. И не столько наше воззвание, сколько главным образом «народная молва» распространила весть о партизанах, призывая трудящихся помочь сучанцам и образовать единый фронт против контр-революции.
Однако наш лозунг «борьба за советы» не везде одинаково воспринимался. В интересах ясности изложения нам придется несколько уклониться от последовательности развития событий и остановиться на настроении крестьянства Приморской губернии в этот период.
Захват власти адмиралом Колчаком, объявление им мобилизации населения для усиления белогвардейского фронта против Советской России, появление прямой и неприкрытой опасности буржуазно-помещичьей реставрации, идея которой уже успела целиком пропитать белую армию и «правительственный» аппарат, вплотную ставили крестьянство, за исключением лишь кулацкой верхушки, перед вопросом о необходимости защиты своих элементарных политических прав. Крестьянство чувствовало, что дальше оставаться пассивным зрителем в политических событиях ему нельзя, что пробил час, когда оно должно взяться за оружие. Выступление «союзных государств» (интервенция) вместе с контрреволюцией порождало опасность полной или частичной аннексии Дальнего Востока, издавна лакомого «кусочка» для империализма, что в свою очередь вызывало в крестьянстве национальное чувство, стремление бороться за территориальную независимость Дальнего Востока. Словом, назрели такие условия, когда подавляющая масса крестьянства должна была поддержать восстание. Вопрос мог возникнуть только о том, под чьим руководством и под какими лозунгами эта борьба должна происходить. Та часть деревенской бедноты, которая давно уже решительно и бесповоротно связала свою политическую борьбу с пролетариатом, при данной обстановке еще сильнее, крепче почувствовала необходимость совместных, согласованных с ним действий, подчинив себя наиболее надежному и последовательному руководству рабочего класса.
Кулаки работали в свою очередь: зажиточных крестьян, которые еще в значительной своей части жили иллюзиями Учредительного собрания, они всеми мерами старались удержать от большевистского влияния и использовать на защиту «национального дела» против советов.
Сучанские крестьяне, находившиеся в менее выгодных экономических условиях по сравнению с такими уездами, как Никольско-уссурийский, и вынужденные в силу этого часто уходить на заработки в город, на железную дорогу или в каменноугольные рудники, были более связаны с рабочими и потому отличались наибольшей революционностью и сознательностью. Сучанцы явились наиболее решительными выразителями настроения бедняцкого крестьянства, когда первыми выступили на борьбу за советы. Влияние пролетарских настроений здесь было предопределено самой хозяйственной обстановкой, связью с рудниками и фабрично-заводскими предприятиями, сконцентрированными в южной части Приморья.