Партизаны. Книга 2. Сыновья уходят в бой
Шрифт:
В лагере скоро узнают, что в Низке начался, идет бой. А мама будет думать, что и Алексей здесь.
Вдруг занервничали соседи, оглядываются. Повернув голову, Толя увидел отползающую к огородам белую шубу. А из шубы мелькают – быстро и жалко, как у ежа, – ноги.
Волжак, точно его выдернули из канавы, вскочил, догнал. С пистолетиком в руке, злой, маленький, лежит на боку рядом с новичком.
– Жить хочешь? А я не хочу? На-азад!
В глазах новичка Меловани испуганный вопрос: «Почему вам надо, чтобы меня убили? Я же мог и не прийти к вам…»
– Назад! – повторяет
Оказавшись снова в канаве, Волжак приказал Застенчикову, который попался ему на глаза:
– Бегом на ту сторону деревни! К речке, и наблюдай, чтобы там не переправлялись. Дайте короткие очереди, прикройте.
И вот уже грязно-серый плащ уползает туда, куда убегала шуба. Тоже испуганно и так же беспомощно. Нашел кого послать! Застенчиков тебе насмотрит.
Немцы за бугром затихли. Но тут же снова застрочили из автоматов. Горит уже что-то в деревне. Ох, как неладно на душе, когда за спиной у тебя пожар! Даже Волжак нет-нет да и посмотрит на тянущийся к лесу полог дыма.
Опять стала спадать слепая трескотня автоматов. Чудно как-то ведут себя немцы. Чаще всего так и бывает: начинается, кажется, – ого! А кончается ничем. Страшное обрушивается не так, а когда не ждешь, внезапно. Это Толя уже знает, почти убежден в этом.
Канава, когда не стреляют, вроде и глубже, и просторнее, и удобнее. Хлопцы уже шуточки отпускают.
– Попортили бы нашему Меловани шубу, а шуба хоро-ошая, – говорит Шаповалов.
– Нет, добре, что не увидели немецких штанов моего Липеня, – давится смешком Головченя, – а то не ушли бы, пока не отобрали.
– Эй, гляди! – крикнул вдруг Молокович.
Что-то непонятное, ужасное случилось: поле усыпано людьми, а стрельба уже за деревней. Дым, ползущий к лесу, словно сопровождает бегущих. Гудит что-то за деревней. Машины, танки? Не успели партизаны до конца понять, что произошло, почему бегут жители, как уже сами бежали. Бежишь и даже не помнишь, когда тебя подняли ноги. Волжак машет пистолетом, кричит что-то. Толя попридержал собственные ноги, как это ни трудно было, подождал командира.
– Бегут! – осуждающе крикнул он, глянув сбоку на Волжака, бледного от злости.
– А мне что? – слышит он Волжака. – Не хотите держать, будете назад брать! Мне что!
А пули – «фьють», «вжи»! Но дым закрывает бегущих от прицельного огня.
Передние домчались до кустов, приостанавливаются. Толя увидел белую шубу Меловани, догнал ее. Догнал и Светозарова. У всех лица одинаково смущенные и вопросительные: «Не то что-то… А что все-таки?»
И тут, будто приподнятый кем-то полог, дым пошел вверх, и сразу секанули пули по веткам. Этому как-то даже обрадовались. Метнулись в глубь леса.
– «Бежали робкие грузины!» – процитировал Толя как можно веселее, легко поспевая за Светозаровым.
Если по тебе стреляют, если ты убегаешь, то почему у тебя обязательно должно быть лицо утопленника? Как у Меловани сейчас. Или у Светозарова. Ничего тебе не стоит, убегая, улыбаться или говорить что попало, но как можно беззаботнее.
Толя приостановился, снова подождал Волжака, но тот никого не замечает от ярости.
– А мне что!
Молча, не глядя в глаза друг другу, берут наизготовку оружие, идут по кустам навстречу стрельбе.
Откуда-то появился Авдеенко – адъютант комиссара. Волжак совсем не обрадовался известию, что прибыл весь штаб.
– Командир отряда требует тебя, – говорит Авдеенко. – А вашего одного расстреляли. Ушел с поста.
Кажется, только теперь вспомнили про Застенчикова.
Волжак ушел. Взвод залег на опушке. Все смотрят на деревню, которая сразу сделалась далекой, чужой. Никого не видно на улице. Среди поля – черный остов догорающего сарая с исчезающей, ползающей краснотой. Время от времени стучит пулемет то в одном, то в другом конце деревни.
– У нас в поселке был старый Невух, – говорит Толя, довольный тем, что вел себя как надо, готовый продолжать игру в мальчишескую беспечность, – сторожил магазин. Спит, а потом проснется, застучит палкой: «Слышу, слышу!» Прокричит и опять спит.
Внезапное татаканье пулемета – разве не похоже: «Слышу, слышу!» Но никто не улавливает, что хочет сказать Толя, смотрят с удивлением на него.
– Сядь! Мальчишка! – рассердился Светозаров. Он лежит на земле, и его раздражает, что Толя стоит над ним. И помнит, конечно, с каким лицом бежал. Теперь, когда заметили, что Толя стоит, можно и сесть: не очень это приятно – высматривать себе шальную нулю.
Вернулся командир взвода. С ним – Пилатов. Пилатов очень озабочен и огорчен тем, что случилось с Застенчиковым – бывшим бойцом его бывшего взвода. От Пилатова и узнали, как там было.
Даже не верится, что человек мог так одуреть, до того растравить в себе труса, что ему наплевать уже было не только на других, но и на возможную расплату. Не пошел Застенчиков к речке. Скорее всего, не дошел. Прибежал в Костричник. А там его увидел Петровский.
– Почему здесь? Убежал?
Застенчиков стал объяснять. Нет, он не убежал, его послали. Куда послали? К речке, смотреть, чтобы немцы не обошли. А почему здесь, если тебя послали? А он, оказывается, только на минутку прибежал в деревню – попить, поесть… Попить? Сейчас я тебя расстреляю!.. Нет, нет, он идет, он сейчас же…
Петровский и разведчики на конях направились к Низку, Застенчиков через поле побежал к лесу, к речке. Но чем больше удалялся он от своих и чем ближе к нему были немцы (возможно, они уже переправились, уже идут навстречу!), тем тяжелее делались ноги. А везде стреляют, и так сильно! Может быть, все убежали из Низка, только он, Застенчиков, остался в этом лесу. Хорошо им!.. Так и не увидел он, наверное, речки. Снова оказался недалеко от Костричника. Шел через поле, когда в Костричник возвращался Петровский с адъютантом. Это уже было, когда по вине Застенчикова немцы обошли взвод с тыла. Увидев Петровского, Застенчиков повернулся и снова потрусил к лесу. Он спешил туда, куда его посылали, к речке. Автоматной очереди, которая бросила его на землю, Застенчиков, наверное, не услышал.