Парус любви
Шрифт:
Аластер слегка покраснел, думая, уж не заметил ли капитан его рассеянность.
– Дело было так. Мы играли на Сан-Эустахио. Среди игроков был один капитан, кажется, голландец, – начал Аластер, вспоминая лица людей, сидевших в тот вечер за зеленым ломберным столиком. – Там был Берти Мак-Кей, это я знаю точно, и какой-то плантатор с Барбадоса. Но карту наш капитан выиграл у датчанина, владельца невольничьего судна. Капитан был в ударе, а датчанину очень не везло, вот он и поставил на кон желтоватый кусок пергамента с начерченной на нем картой.
– Это была его ставка, мистер Марлоу? – спросил-Конни.
– Да, хотя теперь такую ставку, пожалуй, и не приняли бы. Уж очень много развелось выдающих себя за джентльменов мошенников, которые стряпают поддельные карты. Все они были очень удивлены, когда капитан тщательно осмотрел карту и сказал, что примет ее как ставку, если выиграет, – заключил Аластер таким тоном, словно и возможности не допускал, что капитан может не выиграть.
– И что было на том пергаменте, мистер Марлоу? – Конни даже затаил дыхание в ожидании ответа суперкарго.
– Завещание старого испанского мачтового матроса. Он служил на одном из тех галеонов, что затонули во время шторма. Каким-то чудом ему в числе еще нескольких человек удалось уцелеть. В своем спасении он усмотрел некий знак, предостерегающий его от возвращения в Испанию, где его ждали первая жена и семья. Поэтому он дезертировал со службы и остался здесь, в Вест-Индии.
– И что дальше? – поторопил Аластера Конни.
– Он хорошо помнил, где затонул галеон, и решил добыть золото. Почти четверть столетия он понемногу доставал со дна затонувшее сокровище. Однако на смертном одре, решив облегчить свою совесть, он исповедался в этом грехе. А заодно выложил и карту, где отметил крестом то место, где покоился галеон с золотом.
– Ну и негодяй же он был! – Конни присвистнул. – Так вы думаете, он все же нашел золото под костями своих старых товарищей? – спросил он, задумавшись над этой, в сущности, довольно грустной историей. – Но мистер Марлоу, сэр, почему же датский капитан не разыскал золото сам? Ведь карта-то была у него в руках.
– По словам нашего капитана, – объяснил Аластер, чтобы успокоить возбужденного юнгу, – датчанин лишь незадолго перед тем получил эту карту. Испанец был отцом его жены; стыдясь бесчестного поступка своего отца, а также чтобы избежать унизительного положения, в какое ее поставило бы свидетельство незаконности собственного рождения, она много лет прятала карту. За это время испанец стал вполне респектабельным плантатором, и дочь не хотела навлекать позор на семью и, естественно, на саму себя.
Конни задумчиво сдвинул брови.
– Но почему же, мистер Марлоу, датский капитан поставил на кон такую ценную вещь? – спросил он, недоумевая, как могло случиться подобное. – Я бы ни за что не выпустил карту из рук.
– В пылу картежного азарта никому и в голову не приходит, что он может проиграть, – объяснил Аластер. – К тому же датчанин, возможно, подозревал, что это дешевая подделка. Он вполне мог посчитать нашего капитана, принявшего у него карту вместо денег, просто дураком. Вряд ли он даже вспоминает об этом, Конни, – разуверил юнгу Аластер. – У капитанов невольничьих судов всегда туго набитые кошельки. Они наживают на своем деле баснословные деньги.
– Корабли
. – Я знаю, Конни, – не слишком уверенно сказал Аластер, понимая, что бесполезно утешать этого мальчика, перенесшего то, что ему лично никогда не приходилось испытывать. – Я надеюсь, что этот испанец не все деньги растранжирил, – добавил он, прикидываясь озабоченным, – и оставил для нас достаточно испанских дублонов.
– Да, мистер Марлоу, – с готовностью поддержал Конни, и его лицо просветлело. – Теперь эти сокровища наши.
Аластер бросил беглый взгляд на капитана. Данте Лейтон стоял на корме, небрежно облокотясь о поручень. Думая о чем-то своем и прищурив серые глаза, чтобы их не слепила сверкающая поверхность моря, он смотрел на восток. За эти годы, подумал Аластер, капитан не очень-то сильно изменился, по крайней мере физически; его темно-каштановые волосы выбелены солнцем, но не возрастом, и штаны на нем того же размера, что и девять лет назад. Поразительно красивый человек Данте Лейтон; в лице его, темном, загорелом, с почти правильными классическими чертами, чувствуется большая сила воли, характер. Капитан их принадлежит к тому типу мужчин, которых женщины находят неотразимо привлекательными. При этой мысли Аластер добродушно вздохнул. Он не мог не сознавать, что его собственное лицо не только некрасиво, по и ничем не примечательно.
Апастер проследил, куда смотрит капитан, пытаясь угадать, что он видит там, за сверкающим сине-зеленым Карибским морем. Аластер знал, что Данте Лейтона преследуют видения прошлого и, пока он не сведет старые счеты и не похоронит окончательно преследующий его бледный призрак, ему не суждено изведать покой на этом свете. Даже когда Данте возвращался в шлюпке на «Морской дракон», держа на коленях найденный сундучок, лицо его не выражало ни волнения, ни радости, а только всегдашнюю мрачную решимость. За эти годы Аластер кое-что узнал о прошлом капитана и догадывался, на что употребит он свою долю сокровиша. Чтобы отомстить за несправедливость, учиненную по отношению к Данте Лейтону, понадобились бы все богатства короля; впрочем, не меньшие богатства понадобились бы и для того, чтобы спасти капитана от виселицы, если ему удалось бы осуществить свою месть.
Апастер со вздохом подумал о том, какие неприятности предстоят им в связи с находкой сундучка. И едва заметно улыбнулся, отдаваясь своим собственным соблазнительным сладким мечтам. Ярко-алые и оранжевые краски вест-индского заката померкли и уступили место бледно-серому цвету, столь характерному для туманного английского дня, когда с голых ветвей старого дуба падают холодные дождевые капли, а вдалеке... Апастер тряхнул головой, стремясь освободиться от подобных глупых мыслей, ведь они даже не нашли еще затонувший корабль с сокровищами, а он уже мысленно тратит свою долю и заранее переживает неприятности, которые могут обрушиться на Данте Лейтона.