Паруса в океане
Шрифт:
Боевой клич вырвался из сотен глоток. Хлюпающие, чавкающие звуки удалялись. Разведчики скрылись в мангровых зарослях. Над ямой склонился чернокожий воин в боевой раскраске. Негр и финикиец долгое мгновение разглядывали друг друга. "Ударит копьем", — подумал Анад, покрываясь холодным потом. Но ливиец подал руку. Анад растерялся. Когда финикиец выбрался из ямы, его обступило множество раскрашенных воинов.
— Я не сабей, — сказал финикиец.
Один из воинов, высокий и мускулистый, с ожерельем из змеиных голов на груди, что-то громко произнес и показал пальцем на пленника.
"Убьют!"
Тот же воин указал копьем в сторону мангров и долго что-то говорил Анаду. Тот в конце концов понял, что путь для бегства открыт, и припустил во весь дух. Вдогонку ему не кричали и не свистели, как бы обязательно поступили цивилизованные хананеи.
Узнав о приключении Анада, Астарт глубокомысленно заметил, что поступок ливийцев говорит о их разумности и доброте.
41. Медуза
Несколько дней и ночей плыли вдоль скалистых рифов, не рискуя приблизиться к берегу. Но издерганные, полуголодные люди требовали отдыха, и адмирал в конце концов согласился устроить лагерь на небольшом островке, поросшем буйным леском.
Корабли пристали к берегу, утопив носы с патэками в густой прибрежной зелени, опутанной лианами и расцвеченной охапками и гроздьями ярких цветов. Настороженные, готовые ко всему, ступили на остров мореходы, обыскали его. И мирной, желанной музыкой зазвучали топоры, загудело пламя в кострах.
Темнота стремительно окутывала море и берег, усиливая страх финикиян перед неизвестностью. Адмирал распорядился от каждого экипажа выделить часовых и расставить их по береговой линии острова, чтобы беда не могла нагрянуть нежданно.
Астарт, Эред, Агенор и мореходы сидели у костра, стреляющего в небо искрами, с недоверием смотрели на котел, в котором варилось мясо морской черепахи. Фага нашел ее на отмели полуразложившейся, но уверял, что доведет до съедобного состояния. Правда, на кораблях еще оставалось зерно и вяленая рыба. Но рыба за многодневное плавание осточертела, да и от сырости в ней завелись черви. Зерно предназначалось для сева, и Альбатрос пообещал оторвать голову тому, кто посягнет не неприкосновенный запас. К их костру подошел злой, взвинченный Медуза, которому выпала доля быть старшим среди дозорных.
— Кого вы послали в дозор? — едва сдерживаясь, проговорил он. — Кого?
— Анада, — сказал Агенор. — У него острый глаз и охотничий слух.
— Клянусь небом, вы послали жалкого, глупого мальчишку, чтобы самим не идти!
Он уставился на Астарта.
— Я пойду, — произнес Эред, почуяв неладное, и начал собираться.
— Медуза меня ловит на крючок, — насмешливо заговорил Астарт. Покажи-ка нам, Медуза, свои сандалии.
— Может, тебе что другое показать? — взорвался Медуза, сжимая устрашающих размеров кулаки. — Кто ты такой, тирянин? Не много ли на себя берешь?
— Не перестанешь орать… — Астарт встал перед налившимся кровью Медузой, широко расставив ноги, — я тебя заткну — век не откупорят. Думаешь, не знаю, что ты попросил Ораза написать мое имя на подметках твоих сандалий? Я знаю этот египетский обычай — ты хочешь попрать мой дух и наслать на меня беды.
Медуза
— На! Еще на! И еще…
И пошел, оглядываясь с победным пламенем в глазах.
— Я пойду вместо Анада, — сказал Эред, останавливая за руку Астарта, и повторил твердо и хмуро: — Я пойду!
— Они подумают — я струсил! — воскликнул Астарт в сердцах.
— Пойдет Эред, — подал голос Агенор.
— Принесу пожевать, когда будет готово! — крикнул вслед Эреду румяный и озабоченный Фага. — Если Медузой к тому времени не закусишь…
Мореходы рассмеялись, не подозревая, как близок Фага к истине.
Эред догнал Медузу уже в зарослях — сквозь стену листвы с трудом пробивались отсветы костров — и схватил его за руку.
— Ты!.. Ты!.. — рассвирепел тот. — На кормчего! Да видят боги.
Эред сдавил руку Медузы, приговаривая сквозь зубы:
— Я всегда молчал. Я всегда был покорен и покладист. Но сегодня… сегодня ты сожрешь свои сандалии вместе с ремешками и грязью на подметках. И поклянешься Ваалом, что никогда… никогда не причинишь зла Астарту.
Медуза рычал, повизгивал, бранился, затем вспомнил о ноже и выхватил его свободной рукой. Но Эред с такой силой тряхнул его за шиворот, что кормчий потерял всякую способность сопротивляться.
— Ладно, — прохрипел он, — пусти, я согласен… Больно! Да отпусти ты мою руку. Клянусь Ваалом, я все сделаю!..
— И сандалии съешь?
— Да! И сандалии!..
Эред оттолкнул его.
— Ешь.
Медуза лежал в траве без движения.
— Ты поплатишься, Эред, — прошептал он не шевелясь. — Видят боги…
Эред наклонился, нашел его ноги, рывком содрал сандалии, порвав при этом ремешки. Медуза охнул и проворно пополз на четвереньках на свет костров.
Эред засмеялся и забросил сандалии в море.
Отыскав Анада, он отправил его в лагерь и принялся осваиваться на своем сторожевом посту — огромном поваленном дереве, крона которого терялась где-то в темноте. Он расхаживал по стволу, поражаясь его размерам, нашел дупло: ткнул в темень мечом — оттуда вырвалась с жуткими воплями стайка каких-то зверюшек и рассыпалась по ветвям. Дупло походило на пещеру. Эред прикинул: здесь может спрятаться от дождя добрая половина экипажа биремы.
Устроившись на трухлявом своде дупла, он весь обратился в слух. С трудом пробивались сквозь зеленую стену леса голоса мореходов у лагерных костров. Более отчетливым был звук точильного камня о меч: кто-то с остервенением выправлял зазубрины на лезвии, получив, видимо, нагоняй за плохое состояние оружия от кормчего или от самого Альбатроса. Громко квакали лягушки. Кто-то постанывал и вздыхал в листве над головой Эреда. Кто-то плескался в темной заводи. Откуда-то из глубины леса прилетел протяжный угрюмый вой. Ночная птица? Слаженно пели неугомонные цикады. Во влажном остывающем воздухе носились крупные светляки, словно запутавшиеся в листве звезды. Пахло морем, гниющей древесиной, свежей травой, цветами. Малейшее дуновение бриза меняло запахи, приносило с острова новые, перемешивало их, насыщая ими липкую, тяжелую темень. Звуками и запахами ливийской ночи можно было любоваться, как красками моря на закате, как песнями Саркатра…