Паруса в океане

Петров Эдуард

Спускаясь по канату, Астарт увидел, как Меда, стиснув зубы, завороженным взглядом смотрела на закованное запястье, неумело держа в другой руке финикийский меч…

Альбатрос отругал обоих за то, что оставили меч на судне: явная улика против хананеев! Астарт и сам понимал это.

— Ты бы видел их глаза, адон Альбатрос, — сказал он.

— Ты меня поражаешь, Астарт. Твои руки не отмоет и святая вода столько на них крови, но ты умудрился сохранить такое слезливое сердце… Но знай же, негодяй, ты мне люб. Я думаю поставить тебя кормчим вместо Шаркара-Дубины.

— Я

не хочу покидать судно адона Агенора.

— Я тебе завидую, кормчий, — адмирал дружески положил руку на плечо Агенора, — таких друзей пожелал бы иметь сам Мелькарт, когда плавал в Иберию кормчим.

На этот раз сабей оказался на редкость словоохотливым. Он сообщил, что здесь стоят сразу два флота под командованием двух адмиралов Адена и что хананеи находятся у южной оконечности побережья, названного сабеями Страной зинджей. Севернее простиралась Земля неарабов. Там тоже несколько флотов. Сабеи со дня на день ожидали приказал адмиралов выйти в океан.

Одно, пожалуй, самое важное известие заставило Альбатроса задуматься. Сабей сообщил: южнее того места, где они находятся, начинается сильное течение, которое, по словам бывалых кормчих Сокотры, не что иное, как река преисподней. Поэтому сабеи никогда не рисковали спуститься южнее Страны зинджей. Впрочем, это не помешало окрестить неоткрытые земли южнее Страны зинджей Землей побережий — Барр ассавахил.

— Преисподняя, — бормотал адмирал, расхаживая по палубе.

Наконец, решившись, приказал поднимать паруса. Сабей затрясся, когда догадался о намерении хананеев.

Астарт смотрел на близкий берег, стройные пальмы, мокрые скалы. Какие тайны скрывает эта земля невольников, Страна зинджей? И познают ли их когда-нибудь хананеи?

С корабля, где раньше был кормчим Медуза, донесся ослиный смех Шаркара-Дубины. Он не подозревал, что флотилия взяла курс на преисподнюю.

43. Сезон лихорадки

Беда подкатила нежданно. Рутуб вдруг закапризничал: начал ко всем придираться, обругал друзей и вывалил за борт котел с ухой, показавшейся ему невкусной. Потом налетел с кулаками на повара. Фага отчаянно защищался крышкой котла.

Астарт поймал Рутуба за руку.

— Да ты болен! — воскликнул он, заметив, что у Рутуба странные водянистые глаза. — Неужели лихорадка?

Сабей, которого Агенор взял на свое судно, подтвердил догадку Астарта. По его словам, начался обратный мавсим, а значит, целых шестьдесят дней в этих местах будут свирепствовать демоны трясучей болезни.

Сильная слабость и сонливость свалили Рутуба на закате солнца, но в полночь он отыскал спящего на палубе Ахтоя, перешедшего на корабль Агенора с согласия адмирала, и попросил слабительного. Утром Рутуб уже не пытался встать. Он никак не мог согреться, хотя на него накидали гору одеял и шерстяных плащей.

Вскоре слабительное потребовалось еще сотне с лишним хананеев. Лихорадка поразила всех кормчих, их помощников, а также поваров, Ораза, сабейского морехода и Ахтоя.

Неожиданно Астарт остался единственным,

кто мог руководить флотилией. Альбатрос не приходил в сознание. Агенор таял на глазах и покрывался мертвенной желтизной. Только Агенор да Ахтой, единственные из всех больных, держали себя в руках. Остальные капризничали, требовали воды, вина, хорошей пищи. Просочился слух о преисподней: Ораз выболтал в бреду. Заговорили о каре богов. Мореходы начали требовать возвращения в Красное море. На последней биреме вспыхнул бунт. Больной кормчий по прозвищу Плут пытался образумить свой экипаж. Его выбросили за борт.

Астарт действовал решительно. Пока бирема разворачивалась на обратный курс, он и взял мятежников на абордаж.

В это время на флагманском судне, на самой триреме, старшина гребцов Сагути взял на себя командование и объявил матросам о возвращении. Экипаж Агенора не смог бы справиться с многочисленной командой триремы. Но тут в события властно вмешался Ораз. Неожиданно для всех, сотрясаемый сильным ознобом, еле держась на ногах, он выбрался из трюма и одним взмахом меча зарубил старшину гребцов и объявил, что Мелькарт покарает каждого, кто задумает повернуть судно на север. Бунт был подавлен.

Стремительное течение несло флотилию мимо рифов, островков. Почти встречный ветер не мог уменьшить скорости. Когда показался большой остров с пышной растительностью, ни один корабль финикиян не смог задержаться у берега: течение неудержимо влекло на юг. По сути дела суда оказались неуправляемы. Грести некому, парус бесполезен — Астарт пришел в ужас от своей беспомощности. Ахтой слабым голосом подозвал Астарта.

— Знаешь, я понял, почему все кормчие поддались демонам болезни… Болеют те, кто слаб телом и кто не садился за весла, — продолжал мудрец, превозмогая головную боль, — морякам-то должно быть давно известно, встречались не раз с лихорадкой.

— Да, это так, — подтвердил Астарт, — те, которые ведут неподвижную жизнь на корабле, погибают в первую очередь: жрецы, лекари, купцы и пленники, если их не выпускают из трюмов.

— Заставь всех, больных и здоровых, сесть за весла.

— Думаешь, больному поможет весло?

— Я первый сяду, вот только помоги мне выбраться из трюма.

Астарт, не долго раздумывая, принял решение, на которое не отважился бы даже Альбатрос, будь он на его месте. Экипаж триремы разместил на всех биремах, а само флагманское судно сжег. Впервые за много дней заскрипели уключины. Флотилия, взбодрившись, словно живое существо, двинулась на поиски исчезнувшего берега.

Альбатрос и Ораз находились теперь на корабле Агенора. Первым оправился от болезни жрец Ораз. Астарт объяснил это огромным запасом нахальства, перед которым пасуют и люди и демоны человеческих недугов. К удивлению всех, неожиданно поднялся на ноги Агенор. Помаленьку начал возиться у жаровни Фага. От его знаменитого брюха остались одни воспоминания да кушак, который Фага хранил как реликвию.

Но ежедневно приходилось хоронить в волнах умерших, и Ораз дни и ночи напролет бубнил заупокойные молитвы.