Парусник в бутылке

Евтушенко Анна

— Хто? — булькнула в непроглядной тьме мамка, и Оксанка знала, что она

крестится, боясь светопреставления.

— Татка, — Оксанка быстро поправилась, осознав, что в панике и думать забыла про татку, волновалась совсем о другом, о котором ей и подумать грешно…

— Та тут вин, окаянный! — зло выплюнула мамка, ерзая рядом с ней, и Оксанка поняла, что, падая, сшибла она татку, и он теперь

ноет, подбитый.

— В старосты захотел, старый ирод! — мамка серчала на татку, шумно сопя, возясь. — И шо? Дурни эти дьявола захотели поджигнуть, а нам теперь жить негде! И где вы беретесь только такие дурные?

— Тише, мамонька, — Оксанка всхлипнула, нащупав ее рукав и дернув. Хоть мамка и шумела, как стая крикливых гусей, однако Оксанка отчетливо услыхала, как тяжелая крышка над ними сдвигается.