Парящая для дракона
Шрифт:
Сэфл притягивает ее к себе и кусает за мочку уха под плотной шерстяной повязкой, Рин наигранно вскрикивает, а он уже целует ее в губы. В эту минуту я отчетливо понимаю, что хочу так же: целоваться прямо на морозе, не думая о том, что губы потом надо срочно спасать плотной защитной помадой, дурачиться, сходить с ума только от одного присутствия рядом любимого человека.
А не вот это вот все: «Вы обладаете достаточной смелостью, чтобы войти в мой кабинет без стука и достаточной рассудительностью, чтобы не противопоставлять свои эмоции тому,
– Сэфл сказал, что ты с детства катаешься? – спрашивает Бен, когда мы идем по голографическим стрелочками, парящим в воздухе: «Прокат коньков».
– Да. С трех лет.
– С трех лет?!
Киваю.
– Мне кажется, я родилась с мыслью, что должна кататься.
– Супер, – говорит он, – а я родился с мыслью, что должен спасать жизни. В четыре уже бинтовал все порезы и лепил заживляющие пластины.
– Ты врач?!
Бен кивает.
– Невероятно!
– Что именно?
– Что… да не знаю. У меня никогда в жизни не было знакомого врача. Юристы, экономисты, маркетологи…
Он улыбается, останавливается перед дверью проката, чтобы меня пропустить, а я понимаю, что не должна туда заходить вместе с ним, пока не скажу правду. То есть когда я сюда летела, я все это представляла совсем по-другому. И его представляла другим, хотя если честно, я не представляла его никаким. Он просто был безымянным другом Сэфла, с которым я появлюсь на катке в определенное время, которого буду держать под ручку, и с которым сделаю фото для соцсети.
Но сейчас мне от всего этого тошно. Да, я учусь на маркетинговом и тема моей дипломной работы «Хайп как способ продвижения проекта», но я не хочу становиться такой же, как Ландерстерг. Не хочу становиться для него «прекрасной супругой».
– Бен, мне нужно кое-что тебе сказать, – говорю я.
– Звучит серьезно, – он приподнимает брови.
Но в глазах все равно улыбка. Я в жизни не встречала такого позитивного человека… или иртхана.
– Да, я…
Я хочу сказать ему то, что не сказала даже Рин, ему, мужчине, которого знаю пять минут, но потом понимаю, что ничего не должна говорить. Я не давала Ландерстергу согласия на то, чтобы стать его женой. Фото в соцсети не будет, а значит, я могу просто отдыхать и наслаждаться вечером.
– Ты знал, что для катания нужны особенные коньки? – спрашиваю я.
– Совершенно точно… нет.
– Теперь знаешь, – я улыбаюсь в ответ.
И первой шагаю в раздвижные двери.
Меня окутывает волна тепла, я останавливаюсь перед интерактивным стендом, где можно выбрать коньки (на любой размер, вкус и цвет). Повезло, что нет очереди, по крайней мере, именно в этом пункте проката. Частенько по вечерам, а особенно по выходным здесь не протолкнуться. Мы с Рин сюда не заходим, у нас свои коньки, но когда катаемся мимо, видим кренделек, тянущийся к дверям.
– Так, и что здесь что? – Бен встает рядом со мной.
– Тебе
– А чем они отличаются?
– Здесь есть зубцы. Видишь? – Я скольжу пальцами по интерактивной панели. – Вот.
Увеличиваю изображение. Затем второе.
– На этих нет. Но учиться лучше сразу на фигурных, чтобы ты мог исполнять некоторые несложные элементы.
– Боюсь, что единственным элементом в моем исполнении будет полет носом вперед надо льдом.
Я смеюсь.
– Тебе это только кажется. Берем?
– Берем!
Мы выбираем фигурные, несколько размеров, и проходим к ячейкам выдачи. Здесь же нужно будет оплатить выбранную пару после примерки. Пока Бен примеряет, я разглядываю движение на катке через стеклянные двери. Мне кажется, оно никогда не затихает, даже ночами. Каток работает круглосуточно, как и прокат, и, хотя я ни разу не каталась ночами, мне это кажется на удивление притягательным. Ты одна, а вокруг море льда и иглы сияющих огнями высоток.
– Я определился, – сообщает Бен и показывает на темно-синие коньки с белыми полосами. – Пойдет?
– Вполне.
Карточка на оплату примагничена к стенке шкафчика, Бен забирает ее и оплачивает прокат тут же, в терминале. Как раз в тот момент, когда в прокат вваливается целая компания раскрасневшихся девушек. Они что-то громко обсуждают, но заметив Бена, тут же понижают голоса и бросают на него взгляды из-под ресниц.
Мне иррационально хочется взять его за руку, но раньше это делает он.
– Обещай, что не позволишь мне опозориться.
– Пф, – говорю я. – Когда я первый раз встала на коньки, я упала раз двадцать, не меньше.
– Тебе было три года!
– Думаешь, в три года поражения воспринимаются менее серьезно?
Теперь уже смеется он, а у меня такое чувство, что я знаю его всю жизнь. Мы возвращаемся к скамейке, где оставили Ринни с ее будущим мужем: они уже надели коньки и пьют безалкогольный шантвейн. Аромат от него такой зимний, что сразу представляется опутанная искрящимися лентами ель, разукрашенная сверкающими игрушками. Здесь, кстати, она уже есть, в самом центре катка, ее установили пару недель назад.
– Вы там что делали? – интересуется Рин со смехом. – Я уже всю жо отморозила.
– Мы подошли к выбору со всей ответственностью, – замечает Бен.
– Вам еще повезло, что там не было очереди, – добавляю.
– Э… да они спелись, по ходу. – Ринни смотрит на Сэфла. – Кажется, мы сегодня играем командами.
Сэфл забирает у нее пустой пластиковый стаканчик с плотной крышкой, и кидает вместе со своим в специальный контейнер. Пока я надеваю коньки, Бен смотрит на меня, как я их шнурую, и от этого взгляда почему-то покалывает кончики пальцев. Зимнее настроение создает ощущение нереальности происходящего, и мне кажется, что все, что случится сегодня – это как короткая праздничная сказка.