Парящий дракон. Том 1

Страуб Питер

Она улыбнулась Лауре.

– Ламп. Мне нравится это имя. Ламп Альби, самый здоровый ребенок в округе.

Лаура вытащила из сумочки записную книжку и пометила: "Доктор Рен Ван Хорн, гинеколог".

ГЛАВА III

ГРЕМ

1

Инстинкт подсказывает мне, что нужно избавиться от этой роли богоподобного вершителя судеб, который знает все про своих персонажей, знает, что они думают и делают в любую минуту, и который исподтишка влияет на их жизнь. Эта позиция уже не удовлетворяет меня, особенно когда я начал писать о самом себе. Это я, Грем Вильямс, пишу эти строки.

Зовите меня просто Грем,

если вам примерно столько же лет, сколько и мне, а мне семьдесят шесть. Остальные же, черт возьми, зовите меня мистер Вильямс. Я пережил всех врачей, которые предупреждали, что, если я буду и дальше пить и курить в тех же темпах, я преждевременно сойду в могилу.

Их уже нет, а я все скриплю. Взгляды у меня устоялись, а кишечник все еще работает исправно. У меня двенадцать моих собственных зубов, что очень здорово, и куча всяких дорогостоящих мостов. Я написал тринадцать романов, из которых деньги мне принесли лишь три, душераздирающие воспоминания о пьяных безумствах молодости и несколько сценариев. По крайней мере один из них еще выглядит вполне современно, когда кино крутят по ящику. Это "Гленда" с Мэри Астор и Гарри Купером. Купер играет мужа, а Кагни – любовника. Я неудачник и трус. В молодости я научился упреждать своих противников, причиняя себе неприятности раньше, чем успели бы они. Конечно, ни один из моих врагов не дожил до настоящего времени, и говорить о них тут незачем. Все эти битвы превратились в древнюю историю.

Теперь никому это не интересно, и, когда вы рассказываете современной молодежи о своих встречах с прославленными киномагнатами, они просто смотрят на вас тупыми глазами.

С таким же успехом вы могли бы толковать им о пещерных людях и саблезубых тиграх. Даже тот мерзкий хорек, который здорово попортил мне жизнь, – сенатор по делам молодежи Висконсина – давно умер, и большинство его сотоварищей – тоже. Стерлинг Хайден – вот это человек. О нем бы я мог говорить.

Я потому перешел на прямую речь и выдал себя, что сам пережил все, что происходило в этой оконечности округа Патчин, а книга, которую я тогда начал писать, превратилась вот в эту. Чего я не знал, то додумывал, но все это могло происходить, а может, и происходило именно так, как я описываю. Я держу глаза открытыми и замечаю многое.

Когда все это закончилось, Ричард Альби сказал мне:

– Почему бы вам не сесть и не записать всю эту историю?

Так эта книга и закончится, если вы принадлежите к числу тех людей, которые сразу норовят заглянуть на последнюю страницу, чтобы посмотреть, что будет дальше. Мои друзья позволили мне прочесть их дневники, так что многое я взял оттуда.

2

Но и многое – из того, что я сам увидел и услышал, как я уже говорил. Учтите, где я жил. Мой дом был на Бич-трэйл в Гринбанке, как раз напротив старого дома Сэйров, который в конце концов купили Альби. "Четыре Очага", куда въехал Табби с отцом и мачехой, находился лишь в двух минутах вверх по холму. Пэтси и Лес Макклауды жили на улице, проходящей позади моего дома. Маунт-авеню и Бич-трэйл смыкаются, и я знал Монти Смитфилда, хотя и не очень хорошо, и встречал Стоуни Фрайдгуд, когда она ходила в этот книжный кружок. Дом Фрайдгудов был от меня так близко, что, если бы я влез на крышу, то мог бы забросить камешек в окно спальни, где они нашли Стоуни (по крайней мере, мог бы двадцать лет назад). Один раз на кружке обсуждали мою книгу "Косноязычие сердца", и Стоуни спросила меня, понимал ли муж, что он толкал свою жену в объятия к герою романа.

– Толкал? – спросил я тогда. – Недавно этот роман переиздали именно потому, что феминисткам очень понравилась главная героиня.

– А по-моему, роман вполне мужской, – возразила миссис Фрайдгуд.

Гарри Старбек, профессиональный вор, который сыграл кое-какую роль в судьбе некоторых из нас и который вскоре появится на этих страницах, снимал

комнату в доме старого Фрейзера лишь в двух кварталах отсюда. После его смерти я забрел туда и увидел потрясающую коллекцию серебра, телевизоров, картин, мебели, большая часть которой была похищена у моих соседей. Так что я успел раньше, чем Бобо Фарнсворт и другие полицейские очистили эту квартиру. И я знал этого мерзавца, Пэта Доббина, потому что он рос на моих глазах, – его отец был моим другом во времена моих юношеских пьянок, о которых я писал в "Потерянном времени". Я выкарабкался, а Дэн Доббин нет, хоть он и был более талантливым иллюстратором, чем его сын.

Но, что еще важнее, я вижу не только настоящее, но и прошлое городка. Я знаю этот город, его знал мой отец, и его отец тоже. Так что, если я вижу какого-то мальчишку по имени Мурман или Грин, веселого мальчика в джинсах на ярких подтяжках, я могу разглядеть в нем фермера с задубевшей от непогоды и ветра кожей или кузнеца, которые подарили ему одну шестнадцатую генов.

3

И еще одно, что даже важнее, чем мои знания прошлого городка, прошлого, которое было выбито на могильных камнях старого кладбища. Я был одним из первых, кто наблюдал действие "разумного облака", как я его назвал, после того как оно опустилось на нас. Разумеется, я понял суть этого явления не больше, чем остальные, поскольку вообще не имел представления, что у этого явления была суть.

4

Действие, сказал я. Два действия. Сначала я натолкнулся на первое, а на второе – десятью минутами позже, когда гулял по Бич-трэйл воскресным утром восемнадцатого мая.

Если утро выдается солнечное, я плетусь вниз по Маунт-авеню, сворачиваю направо и иду мимо ворот Академии, а потом по короткой общественной дороге – на Грейвсенд-бич. Я гляжу на воду и на гуляющих по берегу людей, вдыхаю соленый воздух, который и помог мне продержаться все это время. Никакой соли в пищу, но зато сколько угодно отличного соленого воздуха, который накачивается в легкие.

Обычно я приветствовал Гарри и Барбару Зиммер, которые материализовались на своем пикапчике где-то около десяти утра, чтобы поудить рыбу на волнорезе. Гарри и Барб так и остались детьми в свои шестьдесят. Они напоминают старые тыквы, оставшиеся после прошедшего Хэллоуина. Гарри и Барб называют меня мистер Вильямс. Потом я обычно поворачиваю назад. Все это путешествие занимает около десяти минут, если идти быстро, но я обычно прохожу маршрут за полчаса.

Тем утром я даже не добрался до берега. Я только дошел до лужайки рядом с последним домом, как заметил тело на траве. Аккуратно скошенная лужайка была работой Бобби Фрица, который знал тут каждое дерево и каждый цветок, а тело принадлежало Чарльзу Антолини. Чарли, похоже, был мертв, и я подошел, чтобы взглянуть на него поближе.

Чарли был крутым парнем. Ему было около сорока, он происходил из семьи, которая владела рестораном "Дары моря" и еще парой-другой ресторанов в округе Патчин и Вестчестер. Раньше, в детстве, когда ему было лет девять-десять, он приносил мне газеты. Уже тогда он был довольно ограниченной личностью, и все, к чему он стремился, это раздобыть побольше денег. Наконец он накопил достаточно, чтобы поселиться с семьей в большом зеленом особняке на Маунт-авеню. Не на самой престижной стороне ее, не на Саунд, но все же – на Маунт-авеню.

– Помощь нужна, Чарли? – спросил я. Я уже подошел достаточно близко, чтобы понять, что он жив. Он лежал неподвижно, но его зеленые глаза были открыты, и он слегка улыбался. Это была нетипичная для него улыбка – блаженная и расслабленная. Он был в шелковой голубой пижаме.

– Можешь простудиться, Чарли, – сказал я.

– Привет, мистер Вильямс, – ответил он.

Чарли не обращался ко мне по имени примерно с 1955 года, поскольку, видимо, полагал, что со стариком соседом можно и поменьше церемониться.