Парящий мост в звездном свете
Шрифт:
Синапсы в его мозгу, скучавшие последние два часа, наконец-то врубили первую передачу, и мысли Харуюки задвигались, начиная с того самого места, где оборвались.
«Если я сейчас уйду, это будет просто трата времени». Следует ли это понимать так, что она не собирается возвращаться домой до завтрашней гонки? Тогда, значит, это неизбежно приводит к тому, что Черноснежка останется здесь на ночь? Иными словами, она «остается с ночевкой»? Такая ситуация вообще допустима с точки зрения закона и этики, хоть они и всего лишь ученики средней школы? Но по-другому
…Нет, не смей трястись! Даже в таком положении ты должен сохранять спокойствие! В конце концов, это не первый раз, она уже оставалась с ночевкой, и никаких таких чувств тогда не было; да, но тогда здесь была еще Нико, более того, они спали в гостиной после марафона с древними играми…
– Спасибо, что позволил воспользоваться ванной.
Дверь гостиной внезапно открылась, заставив Харуюки подпрыгнуть на месте и повернуть голову на источник голоса с такой быстротой, что он чуть шею себе не сломал.
Черноснежка была в простой тускло-серой пижаме. Видимо, она ее купила в магазине на первом этаже дома. Растирая полотенцем волосы за затылком, она с легкой улыбкой продолжила:
– Почему-то у меня становится все больше и больше пижам.
– А-ага… ну, тогда тебе лучше просто оставить здесь одну.
Это Харуюки сказал на автомате, и только потом до него дошло, что именно он сказал.
– Не, я, я, я, я вовсе не это имел в виду, я в-в-в-вовсе не хотел сказать, что хочу, чтобы ты еще осталась на ночь из-за грозы, не-не-нет, я не имею в виду, что мне это не нравится или типа того, просто, это, нууу…
Харуюки беспорядочно махал руками и тряс головой. Черноснежка широко (хотя и немного смущенно) улыбнулась и спасла его:
– Может, тоже примешь ванну, пока вода не остыла?
– Да! Точно!
Слетев с дивана, Харуюки на полной скорости сбежал из гостиной.
Приняв ванну (хотя из-за пара в воздухе, оставшегося после купания Черноснежки, его опять охватило замешательство), он вместо пижамы надел тренировочный костюм и начал тщательно раздумывать, какой из нескольких имеющихся вариантов действий выбрать.
Ответ, к которому он в конечном итоге пришел, был –
– Эмм, семпай, пожалуйста, заночуй в комнате моей матери! Дверь в самом конце коридора! Ну и, т-т-тогда, спокойной ночи!
Промямлив это от входа в гостиную, он тут же закрылся в своей комнате и спрятался под одеяло с головой – что, если подумать, было малость… да нет, совершенно постыдно с его стороны.
Он смутно догадывался, что Черноснежка решила остаться на ночь, потому что хотела о чем-то поговорить. Однако Харуюки не верил, что сможет сохранить спокойствие, сидя лицом к лицу с Черноснежкой-в-пижаме. Его мозг и так уже перегрелся – скорее всего, он будет нести околесицу, говорить про сто бессмысленных вещей, вместо того чтобы просто молчать. Мало того – ничего странного не будет, если он сразу же вырубится от гипервентиляции, дегидратации и аритмии.
Если все должно так закончиться, то уж лучше он вместо этого
Впервые за долгое время врубив режим затворника, изо всех сил втопив педаль заднего хода, Харуюки продолжал лежать скрючившись в постели и скрипеть зубами от презрения к себе. А я еще думал, что стал сильнее. Всего лишь мое воображение.
Вот почему минут десять спустя, когда он услышал легкий стук в дверь и слова «Можно немного поговорить с тобой?», он был безумно удивлен, что не стал притворяться спящим.
Вместо этого Харуюки сел на кровати и, сделав глубокий вдох, прогнал изнутри себя слабость, после чего хрипло, но отчетливо произнес:
– Заходи.
Черноснежка открыла дверь и беззвучно вошла. Почему-то в руках она держала одну из больших подушек с дивана в гостиной. Окинув комнату взглядом, она быстро подошла к кровати Харуюки и села на краешек спиной к нему.
– Я думала, ты скажешь «нет», – тихо сказала Черноснежка. Харуюки так же тихо ответил:
– …Я тоже так думал.
– Почему ты передумал?
– Хмм… это…
Харуюки был на удивление спокоен. Наоборот, в этой невероятной ситуации он ощущал прилив какой-то безмятежности. Возможно, от облегчения, что он в последнюю секунду не совершил ужасную ошибку.
– …Потому что я уверен, что ты хочешь поговорить о чем-то очень важном, семпай.
– Да, и ты, после того как это заметил, решил быстренько удрать и заснуть?
Увидев, как ее хрупкая спина вздрогнула и застыла, Харуюки заскреб рукой в затылке и извинился.
– П-прости.
– …Ладно, я тебя прощаю, раз уж ты все-таки пустил меня к себе в комнату.
Напряжение ушло из плеч Черноснежки, и она, чуть развернувшись, взглянула на сидящего в середине кровати Харуюки. Лицо ее было ласковым, но, как он и ожидал, тень печали, прятавшаяся в этом лице все последнее время, никуда не делась.
Черноснежка подняла руку и погладила тонкими пальцами лаково-черный нейролинкер у себя на шее. И одновременно тихо прошептала:
– «Те, у кого не остается очков и кто теряет "Брэйн Бёрст", вместе с тем теряют и все воспоминания о нем».
У Харуюки перехватило дыхание. Черноснежка говорила о системе сохранения «Brain Burst» в тайне, в существовании которой и она, и Харуюки убедились без малого два месяца назад. Для проигравших это было спасение, но в то же время и высшая форма наказания.
Опустив голову, Черноснежка улыбнулась; ее улыбка таила в себе смесь самых разных чувств.
– Это раньше были только слухи, но, когда я увидела, что это правило есть на самом деле и никаких сомнений просто не могло оставаться, мне стало очень страшно. Потому что если кто-то из других королей хоть раз меня одолеет, в тот самый момент я полностью забуду, кто я есть. Но, Харуюки-кун. В то же самое время мне… стало легче на душе…