Пасечник
Шрифт:
Егор поковырял вилкой мякоть камчатского краба, попробовал устриц с лимоном и чуть не переплевался – гадость несусветная. Улитки ему тоже не понравились. Пчелин ухмыльнулся и приказал подать шашлык. Мясо, только что с мангала, щедро украшенное зеленью, торжественно принесли на огромном блюде. Рядом поставили резной поднос с горячим лавашом. Баранина, сочная, ароматная, мягкая, нанизана на шампуры крупными кусками.
– Нравится, привереда? – улыбнулся Леха.
– Пойдет, – Егор жевал баранину с удовольствием.
– Угодил, угодил, – протянул Пчелин, – а то, смотрю,
Сидящие за столом доберманы с квадратными челюстями молча закивали в ответ. Пчелин встал и жестами указал своим дуболомам: мол, сидите, кушайте, не беспокойтесь ни о чем, ребятки. А Егора, наоборот, пригласил последовать за ним.
Они прошли сквозь анфиладу многочисленных комнат, и Егор таращил удивленные глаза: ни дать, ни взять, Эрмитаж.
– Нравится обстановочка? – спросил его Пасечник.
– Странный контраст с жизнью обычных граждан поражает воображение, конечно, – вздохнул Егор, – только, вот честно, нафига тебе все это?
– Узнаешь потом, – ответил Пчелин.
Они оказались в очень странном помещении: небольшая комнатка с лифтом. Настоящим лифтом, коих предостаточно в каждом многоэтажном доме. Пчелин нажал кнопку вызова, и двери бесшумно открылись. Оба вошли в кабину, где Леха опять прикоснулся к единственной красной кнопке, одиноко расположенной на гладкой панели. Лифт послушно загудел. Только непонятно было, куда двигалась кабина – вверх или вниз. Три этажа, к чему такая роскошь, вроде инвалидов здесь нет. Егор решил не удивляться ничему. У Новых Русских свои секреты.
Поднимались (или опускались) достаточно долго. Егор начинал нехорошо беспокоиться. Леха все это время молчал и только улыбался, гаденько так, уголками губ. А у Егора просто руки зачесались. Может, и правда, по роже ему дать? Быков тут нет, не заступятся за хозяина. (Хозяина. Почему он так подумал? Где он это уже слышал?)
Наконец-то двери лифта открылись. Егор и Леха вышли в огромный (что?) зал? Оранжерея? Райский сад? Перед Егором открылся вид на берег моря, окруженный буйной зеленью. Вокруг распускались экзотические цветы. Над головой возвышались настоящие кокосовые пальмы, грозившие скинуть на гостей свои тяжелые плоды. Егор ступил на белый песок и удивленно уставился на Леху.
– Что за?
– Не обращай внимания. Декорация, и только, – ответил Пчелин.
«Декорация» , действительно, поражала воображение. Синее небо, яркое солнце, крики чаек можно как-нибудь нарисовать, записать на пленку. Но откуда натуральный свежий морской воздух? И легкий бриз?
Егор когда-то, сто лет назад отдыхал с мамой на море, и на всю жизнь запомнил его запах: водоросли, соль, йод… Что за ерунда?
– Да не запаривайся так. Трехмерное изображение. А бриз, крики чаек – дело техники. Скоро и у нас в стране любой медицинский оздоровительный центр понастроит такие пляжи даже на Северном полюсе. Если руководство страны тупить не будет. – Леха подошел к пляжной душевой кабинке и коснулся стенки.
И вдруг пейзаж с морем, песком, небом и пальмами сдвинулся в сторону, словно дверь, оклеенная фотообоями. Взору Егора предстало
– Не отставай, – Леха поманил Егора опять.
Он шагал мимо мониторов и множества другой, неизвестной аппаратуры, и вдруг опять прикоснулся к белой стене, которая тоже бесшумно отодвинулась в сторону.
Наконец, оба очутились в небольшой и уютной комнате. Обстановка комнаты не была похожа на предыдущую: дубовые панели, горящий камин, кресла, покрытые мягкими пледами, перед ним. Обилие красного дерева и милых глазу вещиц. Картины на стенах, блестящий кофейник на маленьком столике, буфет в завитушках, поблескивающий разноцветным стеклом. Светильники вокруг рассеивали приятный, не очень яркий свет.
– Присаживайся, – указал Леха на одно из кресел, – а я налью нам хорошего, доброго коньяка. Не волнуйся, я сейчас все расскажу. И прекрати делать такие глаза. Мы не в машине времени прокатились, не радуйся.
Он достал из буфета пузатую бутылку и такие-же пузатые бокальчики. Вкусно чмокнула пробка, и янтарная жидкость забулькала над бокальчиками. Пчелин подал один из них Егору, а сам выпил из своего.
Жидкось горячей лавой пролилась в горло, обжигая глотку и пищевод, но в груди потеплело, унялось сердце, бешено колотившееся, и в голове просветлело. Егор протянул Лехе пустой бокал: мол, налей еще. Леха повторил ритуал. После второго бокала стало легче, и Егор почувствовал, что готов выслушать этого странного человека, старавшегося всю жизнь казаться простым парнишкой.
– Готов?
Егор в ответ лишь кивнул головой.
– Ну так, граждане-пассажиры, пристегните ремни, мы взлетаем, – Пчелин вновь наполнил бокальчики.
– С самого моего детства я мечтал стать ученым, – начал он. А способствовал этой мечте мой героический дед. Ну, я тебе как-то рассказывал о нем.
У нас дома, в старой ленинградской квартире, дедовой, кстати, целый кабинет был ему отведен. Герой Труда, лауреат Сталинской Премии, короче, я все детство провел в лучах его славы. И корреспонденты Правды к нам хаживали не раз, и пионеры целыми отрядами чаи гоняли. Мама, помню, замучилась им всем чайник кипятить, бормоглотам.
В свое время дед участвовал в разработках по изготовлению атомной бомбы. До сих пор все засекречено, и наш старик до молчал об этом, как партизан.
В общем, и я так хотел. А потом, встав поумней, соображал по другому. Квартира – деду, машина – деду, личный водитель, путевки на море, спец-заказы – ему же. И деньги он получал нехилые. И почет ему, и уважение.
Правда, он нехилое образование имел, а у меня для этого мозгов не хватало. Усидчивости – ноль. Ну скучно мне в школе было, понимаешь? И тогда мой дедушка, чтобы не краснеть за меня, балбеса, рассказал одну очень интересную историю. Типа, мне, одному-единственному, любимому внучку! И больше – ни-ни! Государственная тайна, понимаешь. Я тогда уши развесил.