Пашка
Шрифт:
Он через край и спросил:
– Чего худо?
Пашка тяжело вздохнул, улегся навзничь и сложил руки на груди так, как их укладывают покойникам.
– Настолько плохо?
– Угу!
Фриц почесал острый нос:
– Пойдём, курнём что ли?
Пашка только вздохнул.
– Семён, - позвал Фриц дневального, - мы пойдём, покурим.
– Да валите уже скорее! А то ребят перебудите!
– парень тот был совестливый и дежурил честно, на посту никогда не дремал, и привычка у него была коробок спичек в руке вертеть.
–
– На, подавись!
– коробок полетел в Пашку.
Тот еле успел его перехватить. Сапоги хлюпали на босых ногах. На улице было свежо. Фриц чиркнул спичкой и с удовольствием прикурил. Пару раз затянулся и протянул сигарету Пашке. Тот дрожал, то ли от ночной прохлады, то ли от нервов. Зубы стучали, как не пытался их унять. Даже глубокая затяжка не помогла.
– Расскажешь?
– спросил Фриц, принимая сигарету обратно.
– Не могу, - Пашка пожал плечами, - Хотел бы, но не могу!
– Всё так плохо?
– Если мне не сбрехали, то всё гораздо хуже, чем ты можешь себе представить!
– Комитет?
– Эти тоже!
– Может в бега?
– Фриц протянул окурок, как раз на последнюю затяжку.
– И куда податься? Уголовники не примут! Охота им с комитетом вязаться, - Пашка затянулся, да так основательно, что подпалил пальцы, - Вот чёрт!
Звездочкой улетел окурок в кусты.
– Да, комитет не милиция. От него долго не побегаешь. Может за бугор?
– И кому я там нужен? Без языка, без денег, - Пашка вздохнул, - Да и мать жалко. Её при таком раскладе в покое не оставят. Значит, выхода у меня нет. Придется подвязаться на это "особо ответственное задание".
– Может, хоть намекнёшь о чём речь?
– Что я баба, чтоб язык за зубами не держался? Обижаешь! Сказал нельзя, значит нельзя!
– Ладно, ладно! Не кипятись!
– Пошли спать! Утро вечера мудренее!
...
С момента как генерал отбыл, предположительно в Москву, прошло около двух недель.
Жизнь в части шла обычным порядком. Наряды, дежурства, построения. Пашка расслабился, решил, что там наверху про него забыли и всё переиграли. Успокоился. Начал Фрица подбивать, чтобы тот с новенькой медичкой его познакомил. Немец, которому тоже приглянулась хорошенькая девчонка, отбивался, как мог.
Под вечер полковник ураганом ворвался в казарму. Лично. Подскочил к койке, где Пашка начищал ремень. Суетливо огляделся и приказал тихонечко так:
– Собирайся, - он ещё раз огляделся, - за мной, быстро!
Пашка жалобно посмотрел на командира. Взгляд полный укора или мольбы.
– И не смотри на меня так, - прошипел тот, - Я действительно ничего сделать не могу.
Пашка только вздохнул, потянулся за гимнастёркой. За две минуты он полностью оделся и собрался.
Лихо заломленный синий берет, вещмешок через плечо и фирменная ухмылочка. Он не собирался так просто сдаваться.
– Пока ребята! Не поминайте лихом!
– рявкнул он, - Мы ещё повоюем!
– Отбываешь?
–
– Удачи тебе!
– вся казарма бросилась прощаться с ним.
Кто обниматься, кто просто руку пожать. Последним подошёл Фриц. Он протянул руку. Пашка крепко пожал её и сам полез обниматься.
– Уверен, ты их там всех научишь нашу родину уважать. Покажи им Кузькину мать. Пусть подавятся! Повезёт - вернёшься. Меня обязательно разыщи. Адрес помнишь?
– белобрысый немец прищурился.
– Помню, - ответил Пашка, - А ты к тому времени имя смени. А то как-то не солидно звучит Фриц Рафаэльевич Разбамбетов.
Ребята прыснули.
– А мне нравиться!
Полковник нетерпеливо притоптывал у порога:
– Ну, всё попрощались? Пошли, тебя ждут.
...
Его действительно ждали. Ждали с нетерпением. Двое здоровяков в штатском у КПП лихо подхватили его под локти, и впихнули в чёрную волгу. Не дали с командиром по-человечески попрощаться, слово сказать.
Взвизгнули новенькие шины, и машина рванула с места. Придавленный с обеих сторон молчаливыми спутниками, с вещмешком на коленях Пашка чувствовал себя той самой сельдью атлантической из жестяной банки. А волга неслась вперед.
Когда они вылетели на трассу, тот, кто сидел рядом с водителем обернулся. "Лицо молодое, а седой!" - удивился Пашка.
Глаза с хитрым прищуром. Он смотрел на Пашку, не мигая, лишь поморщиваясь, когда подбрасывало на откровенных ухабах. Когда влетели в лесополосу, заговорил. Голос у него оказался не менее странным, шепеляво свистящим. Говорил громко, чтобы перекрыть гул мотора.
– Майор госбезопасности Владимир Пересвет, - присвистнул, - Ты теперь у меня в команде числиться будешь. Понял?
Пашка только открыл рот, чтобы съязвить, про то, как замечательно сочетаются их фамилии, но тот предупредил:
– Отвечать кратко: да, нет, не знаю. Твоё дело слушать и на усики мотать. Хотя ты у нас ещё того этого юнец безусый.
– Едем куда?
– Разноцветов не выдержал, спросил.
– Ха, - майор перевел взгляд на водителя, - слыхал, Серый? Всё-таки спросил! Теперь ты мне рубль должен!
– Должен, так отдам, - пробасил лысый невесело.
Его красная плешь была покрыта маленькими капельками пота, голос трубный, как у попа на амвоне.
– Мы с ним поспорили, на то, что ты обязательно спросишь, куда везут тебя. Я выиграл, - объяснял майор и радовался рублю, как ребёнок.
– Так всё-таки куда?
– Это по большому счету не важно! Всё равно ты долго там не задержишься.
– Мрачно звучит, - Пашка скривился, - не слова, а похоронный набат.
– А ты помирать, что ли собрался?
– снова присвистнул Пересвет.
– А что нет что ли?
– О том речи не было, - майор нахмурился, - с чего ты взял?
– Видел я этого вашего, оттуда который, - Пашка показал на небо, - взгляд у него не добрый и зубы странные. Когти ещё имеются.