Пасодобль — танец парный
Шрифт:
— Кто тебе сказал? — мгновенно вскипела я. — Кто?!
— Баба Нина! И папа!
Моя дочь поверила отцу и чужой женщине, которую знала всего месяц. Безоговорочно. Не мне. Им. Чужой женщине! Не мне!
— Каким образом моя дочь могла оказаться калекой? — еле сдерживая себя, спросила я Нину Федоровну. — У нее только рука оцарапана! И все!
— Почему вы обращаетесь с этим вопросом ко мне? — сухо переспросила Нина Федоровна.
— Вы влияете на мою дочь! На мужа! Кто мог ему рассказать? Кто мог представить все в таком свете? В черном свете! Маленький ребенок? — закричала я, сжав кулаки. — Вы!
— Ничего, — спокойно ответила Нина Федоровна. — Мне надо принимать лекарство. У меня больное сердце.
Это означало конец разговора. Я стояла, беспомощно сжав кулаки. Мои щеки пылали от унижения и бессилия. Мне нечего было сказать. Меня зарубили на корню ледяным спокойствием, как топором. Окатили холодным душем. Потушили. Враз. У меня закипели слезы на глазах. Я опустила голову и попросила, как ребенок. Униженно, умоляюще:
— Не мешайте мне. Я прошу вас. Прошу. Очень.
Почему я так сделала? Зачем просила? Ведь я ничего еще не знала. Может, я сразу поняла, что мне будет с ними не сладить?
— Мне нужно принимать нормодипин. Я опаздываю на десять минут.
Я помолчала и пошла к двери. Прочь. Два больных сердца не уживаются вместе.
— Надо любить, — в спину сказала Нина Федоровна. — Тогда будут верить. Вам. Вот в чем влияние.
Я закрыла ее дверь и нашла ответ. Дети любят безоговорочно, если нет того, кто точит и точит доверие. Каждый день. Каждый час. Каждую минуту! Я оказалась одна, мой муж нашел единомышленника. Двое лучше одного. Толпе верят больше. Это все знают. Я вдруг подумала о репутации. У матери тоже есть репутация. Она дается по праву рождения ребенка. Никто не может ее отнять. Никто. Ни один человек! Никто не имеет права! У меня на глазах чужой человек и мой муж запросто подтачивали веру в меня, в мою любовь, в мою защиту. Во все! А я ничего не могла поделать.
— Я не хочу, чтобы Мариша ходила к Нине Федоровне. Я найду другую няню.
— Почему? — холодно спросил муж.
Я хотела сказать, Мариша жаловалась, что Нина Федоровна нередко засыпает. Так бывает у старых людей. Разве можно оставлять на нее детей? Тем более такого ребенка, как моя дочь. За ней нужен глаз да глаз. Но я забыла все заранее приготовленные слова. Начала заводиться. Так часто со мной случалось в последнее время. Очень часто. И я завелась. С полоборота.
— Она учит ее ненависти ко мне! — выкрикнула я.
— Ненависти? Снова твои навязчивые идеи? — муж усмехнулся. — Нина Федоровна может научить только хорошему. Я провел у нее все детство.
— Лучше бы ты провел детство вместе с матерью!
— Моей матери было некогда! — отрезал муж.
— Ей не было до тебя дела? Почему? Твоя мать не любила тебя? Что с ней было не так?!
— Она была похожа на тебя, — хмуро ответил он. — Впрочем, это тебя не касается.
— Чем похожа? Чем мы вам обоим не угодили?! — кричала я. — Твоя мать не работала. Сам говорил! Почему ты был не с ней, а с чужой женщиной?
— Так хотел мой отец.
— Твоя мать не работала. Так тоже хотел твой отец?
— …
Вот оно! Наконец! Я услышала то, что должна была знать давно. До замужества. Мой муж шел по стопам отца, копируя его жизнь в точности. По кальке. До мельчайших деталей. Но мне не сказал. Утаил! Я бы не
— Ах, вот как! — насмешливо протянула я и сжала изо всех сил кулаки, чтобы сдержать себя. — Яблочко от яблони!
Мой муж отвернулся к столу, его твердые губы были сжаты так сильно, что побелели. Я ясно видела это в свете лампы. А мне нужно было знать. Во что бы то ни стало. Когда это кончится?!
— Когда это кончится? — Я не заметила, как сказала это вслух.
— Нина Федоровна — наилучший вариант, — сухо произнес муж. — Живет рядом с нами. Образованна, хорошо воспитанна, ответственна.
— А мне чего не хватает? Что же мне нужно, чтобы до нее дотянуться? Образования? Воспитания? Ответственности? Чего?! Говори! Ну же!
Мой муж развернулся ко мне и широко улыбнулся. Так широко, что это можно было считать издевкой.
— Тебе этого не понять.
Во мне закипел, забурлил необузданный, душный, яростный гнев.
— Не понять? Почему?!
— Ты не умеешь любить, — спокойно ответил он. — Это не твоя вина. Тебя так воспитали. Не стоит стараться, выйдет еще хуже. Я хочу здорового и счастливого ребенка. Потому моя дочь будет мечтать со мной. Все понятно?
Мне было все понятно. Ни я, ни мать моего мужа не умели любить. Тому были два свидетеля. Мой муж и его соседка. Два правильных человека, умеющие скрывать свои мысли и чувства. Два члена секты, живущие рядом со мной, знающие друг друга, как пять своих пальцев. Мне понадобилось время, чтобы постараться привести мысли в порядок, понять, что нужно сказать, и прийти к мужу, а он уже знал о нашем разговоре с Ниной Федоровной. Все знал! И был готов. Дети должны мечтать с правильными людьми, умеющими любить. Я не укладывалась в их модель. Мое влияние… Все, что я имею! Любовь матери и дочери, наша привязанность, наше целое, плоть и кровь, должны были умереть, и я вслед за ними. У меня отнимали дочь, а я должна была молчать!
— Я не отдам дочь! — я закричала. Как безумная.
Мой муж рассмеялся. Не таясь. Вслух. А в глазах его была ненависть. Неприкрытая. Я ненавидела его, он меня. Исступленно и неистово. Мы готовы были утопить друг друга в обоюдной, безудержной ненависти. И свою дочь тоже. Запросто!
— Отдавать тебе некого. Я же сказал, все зря, — сказал он с коротким смешком.
Я хлопнула дверью. За обоями посыпалась штукатурка. Я легла на диван и прижала пальцы к вискам. У меня в голове сыпалась штукатурка, спрятанная за старыми обоями. Тихо, навязчиво, бесконечно. Я сжимала уши ладонями изо всех сил, чтобы не слышать ее назойливый шум.
«Надо поменять обои, — подумала я. — Не то я сойду с ума».
У мужа имелся верный союзник. Его отец. Он не умер, а остался жить в моем муже, чтобы диктовать свои правила игры. В нашей семейной жизни всегда был третий лишний. В нашей постели был третий лишний! Вот почему мне здесь так тяжело. Вот почему нет покоя!
— Где ты? — Я ударила кулаком по столу и вздрогнула от неожиданности.
С моего стола упала на пол фигурка из слоновой кости, найденная в жаркой далекой стране. Странный зверь с крокодильей мордой и крыльями. Горыныч. Мой дракон. Тень отца мужа. Его душа, втиснутая в крошечную статуэтку. Он был здесь. Со мной. Рядом. Всегда!