Пассажир без билета
Шрифт:
— А вы сами почему плачете, Сандро? Почему отвернулись?
— Я не плачу, Евгений Михайлович. Просто вчера шашлык жарил, много луку резал...
Глава IV
Снова в пути
Прошло два месяца.
Наконец-то был принесен домой долгожданный протез. Осинский бережно развернул его, положил на койку, задумался.
— Ну, как он тебе? — спросил конюх, склоняясь над койкой. — По-моему, хорош! Очень хорош! Лучше некуда!
— Неудобен,
— С ума сошел! Такую красоту, разбойник, нарушить хочешь! — испугался конюх. — Жаль, уехал Сандро, он бы тебе показал, как ломать! Протез мировой, не придирайся!
— Ты чудак, — рассмеялся Осинский. — Он же не сгибается. Просто косметический, для красоты. А мне для работы нужен. Ты лучше, чем ворчать, достань сыромятину от старой сбруи, веревку какую-нибудь или ремень... Да и коловорот нужен.
— Батюшки! А коловорот зачем?
— Дырок побольше понаделаю.
— Совсем спятил!
— Так надо, чтобы он стал полегче. Лишние замки снимем: они совершенно не нужны.
— Правильно, не нужны! Дураки, выходит, на заводе делали, а ты умный! Ну, валяй, валяй, порть вещь! Вконец порть!
Продолжая ворчать, конюх вышел, вскоре вернулся, неся коловорот, сапожное шило, дратву и нож.
— Что надумал?
— Устрою тут целую систему разных тяг. Протез будет сгибаться и разгибаться от движений мышц спины и груди.
— Да полно тебе!
— Одно движение — сгибание, другое — разгибание, рука, как живая, сможет двигаться взад-вперед. Будет работать, как часы. Я уж давно все обдумал, должно получиться...
— Может, скажешь, и пальцы будут хватать? — недоверчиво спросил конюх.
— Пальцы, конечно, нет... Не скажу, к сожалению...
Через неделю Осинский простился с Кузнецовым, конюхом, Карандашом и уехал в Тбилиси.
Из Минеральных Вод он отправил Волжанскому телеграмму. Поезд прибыл в два часа ночи. Пришлось дожидаться конца комендантского часа на вокзале.
«Как только выпустят в город, зайду к Абашкиным, — подумал Осинский. — В цирк все равно рано — никого там нет, адреса Волжанских я не знаю. А Пашка обрадуется. И Валерия тоже...»
В шесть утра, накинув на плечи шинель, он вышел на вокзальную площадь и отправился к физкультурному техникуму. Усатый привратник узнал его, встретил весьма приветливо, долго расспрашивал про положение на фронте.
— Не живут теперь тут Абашкины, давно уж не живут. Новую комнату получили. Схожу сейчас адрес узнаю у соседей, а ты подежурь тут за меня, да никого, смотри, не пропускай! Я мигом!
Валерия очень обрадовалась его приходу.
— И ты тоже в армии был?
— Почему тоже?
— Павел в армии. Раздевайся.
Осинский снял шинель. Увидев протез, Валерия заплакала.
— Левушка, милый! Да как же это так? Горе-то какое...
—
Она усадила его за стол, принесла завтрак, слушала, по-бабьи подперев голову рукой, смахивая слезы.
— Ну, мне пора, — поднялся из-за стола Осинский. — Пойду в цирк.
— Рано еще, посиди немного, никого там нет.
— Нет, скоро девять. Волжанский уже должен быть. Тем более, что я телеграмму дал с дороги.
— Приходи обязательно!
Валерия оказалась права — Волжанских в цирке еще не было. Осинский вышел из помещения, уселся на ступеньках. Из-за угла показалась лилипутка Ниночка Банная, издали узнала, бросилась к нему на шею.
— Левка! Вернулся! Левушка! Сейчас Володя придет! Что же ты телеграммы не дал? Мы бы встретили! Всей труппой встретили бы!
— Я дал телеграмму.
— Мы не получили, честное слово. — Она уселась рядом, на ступеньках. — Куда тебя ранило? Рука? Рука — это ерунда, — она заливисто захохотала, — мы уж думали, что ты без головы! Ерунда, ерунда, ерундовина! Смотри, Левушка, вон и Володя идет! Да не волнуйся ты так! Разве можно? Чего ты так? Чего?
— Подожди, Ниночка... — Он встал, весь напрягся, глядя на Владимира.
Тот шел, насвистывая, помахивая дюралевым молотком на длинной рукоятке. Увидев Осинского, не остановился, не прибавил шага, а даже специально — чтобы не выдать волнения — пошел чуть медленнее, продолжая беззаботно насвистывать и размахивать молотком. Осинский видел, как все больше и больше бледнело лицо друга, но тоже не двигался, безуспешно пытаясь справиться с нервной дрожью.
Только подойдя совсем близко, Владимир сказал наконец притворно-равнодушным голосом:
— У-у-у-у, паразит, вернулся! Ну, что у тебя?
— Да вот руки нет.
— Ну, это ерунда, сделаем.
— Я в этом не сомневаюсь, уже кое-что придумал! Видишь: сгибается, разгибается. — И он с гордостью продемонстрировал протез.
— Вот и отлично! Все в порядке, как живая.
— До живой еще далеко.
— Ничего, ничего, скоро начнешь работать. А почему ты телеграмму не прислал, встретили бы.
— Я дал. Из Минвод.
— Ну, значит, еще придет. А теперь айда к Марине!
Марина была на кухне. Увидев Осинского, бросилась к нему, повисла на шее, начала целовать.
— Что же ты плачешь, Мариночка, ведь жив я, жив!
Она отправила его помыться с дороги, полезла куда-то и извлекла костюм Владимира.
— Сейчас же в штатское переодевайся! Что значит: «Не нужно»? Обязательно нужно! Отдыхайте, пока я на рынок слетаю, постараюсь грибов достать, состряпаю Левкину любимую грибную икру. Отобедаем, отдохнем, а уж вечером, после представления, отметим твой приезд по-настоящему — выпьем так, чтобы чертям тошно стало!