Пассажир без билета
Шрифт:
Кто-то тронул его за плечо.
— Сам идти можешь?
— Могу, — неуверенно ответил он.
— Ну, давай.
Войдя в палатку, Осинский почувствовал резкий запах лекарств и бензина. Вдоль брезентовых стен на табуретках сидели раненые солдаты, возле них хлопотали медицинские сестры.
— Ложись вон на тот свободный стол, — сказала Осинскому седая женщина-врач.
Сестра помогла ему раздеться. Он лег на тепловатую липкую клеенку и тут же почувствовал, как по всему телу побежали мурашки.
Слева
Солдат, лежавший на столе справа, дышал ровно. Одной ноги у него не было.
— Не вертись, лежи спокойно, — строго сказала Осинскому седая женщина-врач.
— Есть! — ответил он по привычке и почувствовал, как часто-часто забилось сердце.
Сначала врач извлекла осколок из века, промыла глаз. Потом сняла жгут с руки. Обильно пошла кровь, и Осинский почувствовал облегчение.
Он хотел повернуться, чтобы еще раз взглянуть на соседние операционные столы, но почувствовал на плече крепкую руку врача.
— Лежи, лежи!
Обрубок руки прижали к столу клеенчатой подушкой с песком. Осинский с мольбой посмотрел на врача.
— Ты что, солдат?
— Оставьте длиннее кость, как можно длиннее.
— Ну, как же можно длиннее, когда у тебя разорвано почти до самого плечевого сустава!
— Ну, сделайте хоть что-нибудь!
— Попробуем натянуть ткани пластырем.
На лицо наложили маску, начали капать эфир.
«Задохнусь... Когда же заставят считать?.. Я слышал, что обязательно заставляют считать... Вот, сказали: «Готов»... Значит, я уже усыплен?.. Почему же тогда я все слышу?.. Туман какой-то в голове... Шум... Все мутится... Вот молодая сказала: «Оставим подлиннее кость...» Молодец! Вот старая: «Дайте зажимы...» Что-то отрезают... Кожу, наверное... Сейчас начнут пилить...»
Он дернулся и тут же почувствовал резкий запах. Глубоко вдохнул и забылся.
Когда он очнулся, обрубок был уже забинтован.
— Много отпилили?
— Сколько можно было, оставили.
— Теперь вижу... Эх... Почти до плеча... Почти до плеча... Но ничего... Что же делать...
— Держался ты молодцом, — устало улыбнулась врач и уже без улыбки сказала сестре: — Следующий!
Часть четвертая
Возвращение
Глава I
Цветной бульвар, 13
Санитарный эшелон прибыл на Савеловский вокзал рано утром. Осинский добирался до цирка пешком. Он не торопился, шагал размеренно, худой, небритый, с ввалившимися глазами.
Вот и Цветной бульвар. Здесь все, как прежде: замаскированные аэростаты, зенитки. Вот он, цирк. Осинский остановился, не решаясь идти дальше.
«Может, повернуть?.. Уйти назад?.. Куда? Все равно куда!.. Нет,
А кто же работает в Москве? Реклама глухая: «ПОЛНАЯ ПЕРЕМЕНА ПРОГРАММЫ. У КОВРА КАРАНДАШ». Других фамилий нет...»
Наконец он решился войти в здание. В полутемном фойе никого не было. Он воровато огляделся, снял шинель, накинул ее на плечи, как бурку, подошел к зеркалу, посмотрелся в него.
«Хорошо, ничего не заметно, рук вообще не видно...»
Осинский нагнулся, подтянул обмотки, краем шинели смахнул пыль с ботинок, поправил на голове пилотку и двинулся к приемной. Секретарша печатала на машинке.
— Здравствуйте. Директор у себя?
— Да, пройдите.
Он вошел в кабинет.
— Узнаете?
— Конечно, узнаю. Проходи. Садись, фронтовик, рад видеть.
Директор слушал Осинского, подперев голову рукой, думал с жалостью: «Какая трагедия... Какое несчастье... Как бы ему помочь?»
— Вот что, дорогой! Раздобудем мы тебе на дорогу немного денег, продуктов, отправим домой.
Осинский сказал:
— У меня близких никого нет. Я никуда не тороплюсь. Поселите меня в цирке. Поживу тут немного, соберусь с мыслями.
«Конечно, конечно, надо его здесь устроить», — подумал директор и сказал:
— В цирке, говоришь? Сделаем. Только куда же мы тебя здесь поместим? Дай сообразить, не волнуйся, обязательно придумаю что-нибудь... Гардеробные все заняты: в них живут артисты программы... Наверху — в бывшей конторе — Кузнецов...
— А при конюшне? При слоновнике? Там, где конюхи живут, берейторы, слоновожатые?
— Там тоже вроде все занято. Война, сам понимаешь! Хотя... есть одна каморка, да неудобно вроде ее тебе предлагать... Очень маленькая, без окон. И живет в ней уже один парень...
— Кто такой?
— Конюх. Неплохой малый. Он, как и ты, фронтовик. Словом, согласен?
— Конечно.
Директор отдал распоряжения секретарше, и они вместе вышли из приемной. С манежа доносились команды дрессировщика, слышалось щелканье шамберьера, лошадиное ржание.
— Пошли через зал? — спросил директор.
— Нет, лучше через фойе, — ответил Осинский.
Ему ни с кем не хотелось встречаться.
Чем ближе они подходили к конюшням, тем сильней ощущался знакомый острый запах. От нахлынувшего волнения у Осинского заныло сердце.
Миновав стойла для лошадей, они нырнули в низенькую дверцу, вделанную в широкие ворота, и очутились в слоновнике. Огромные животные не обратили на них никакого внимания.
Возле деревянной перегородки у верстаков плотники в фартуках сколачивали рамы. Пол утопал в пахучих сосновых стружках. Двое художников трудились над портретами Карандаша и Юрия Дурова.