Пассажир
Шрифт:
Правый глаз — круглый, выкаченный, едва не вылезающий из орбиты. Левый — прищуренный в дьявольской усмешке, почти не видный за складками кожи. Все лицо искажено. Рот, одновременно напоминающий и злобную ухмылку, и зияющую рану. Это лицо служило воплощением зла. Зла, причиняемого другим. Зла, причиненного другими.
Рисунки тушью напоминали иллюстрации к бульварным романам начала XX века. Злодеяния Фантомаса. Расследования Гарри Диксона. Рассматривая эти картинки, приходилось делать над собой усилие, и оттого запечатленный на них ужас становился еще страшнее. Убийца, казалось, принадлежал к
Оба рентгеновских снимка представляли одну и ту же сцену зафиксированную с небольшим временным интервалом. На заднем плане угадывались очертания одного из парижских мостов: Йенского, Альмы, Инвалидов или Александра III… Внизу несла свои темные воды Сена.
Анаис вздрогнула. Она держала в руках рентгеновские снимки автопортретов Нарцисса. Художник написал свои полотна поверх других, изображающих жертвоприношение, участником которого он был. Участником или главным действующим лицом? Как хочешь, так и думай.
— Что вы об этом скажете?
Анаис опустила снимки и посмотрела на майора полиции, задавшего ей этот вопрос. Она находилась в кабинете Центрального отдела по борьбе с организованной преступностью. Даже в полиции безобразия имеют свой предел. В девять часов утра ее препроводили в Парижский суд высшей инстанции. Не сказать чтобы судья проявил к ней какое-то особое внимание, однако он признал, что она располагает ценной информацией относительно вчерашней перестрелки. В результате ее перевезли в Нантерр, на улицу Труа-Фонтано, где в настоящий момент ее допрашивал руководитель следственной группы майор Филипп Солина.
Она тряхнула руками в наручниках:
— Можно для начала снять их с меня?
Офицер с готовностью поднялся со стула:
— Разумеется.
Солина был крупным мужчиной лет пятидесяти, одетым в тесноватый дешевый черный костюм. Типичный легавый. Все его тело могло служить наглядной иллюстрацией к тому, как человек медленно меняется, из мускулистого юноши превращаясь в зрелого мужчину, отягощенного излишним весом. Он был лыс, зато его голый череп украшали вздернутые выше лба очки, а подбородок — трехдневная щетина с отчетливыми вкраплениями седины.
Освободившись от браслетов, Анаис показала на рентгеновские снимки:
— Это изображение убийства, имевшего место в Париже. Жертва — нищий или бомж.
— Хотелось бы услышать от вас нечто такое, чего я еще не знаю.
— Убийство было совершено до весны две тысячи девятого года.
— Откуда такая уверенность?
— Картины написаны в мае или июне две тысячи девятого.
Майор слегка сдвинулся за столом. Расправил широкие плечи и положил перед собой руки, словно готовился к схватке. Анаис заметила у него на руке толстое золотое обручальное кольцо. Он без конца крутил его на безымянном пальце, то ли демонстрируя трофей, то ли пытаясь избавиться от тяжкого бремени.
— Что вам известно об этом деле?
— Какую сделку вы собираетесь мне предложить?
Солина улыбнулся и еще раз крутанул на пальце кольцо.
— Капитан! Вы не в том положении, чтобы торговаться. Я разговаривал с судьей. Вы по
— Я всю жизнь только и делаю, что нахожу компромисс с преступниками. И мне кажется, что вы могли бы сделать некоторое усилие в этом направлении ради коллеги. Не забывайте, что я располагаю информацией первостепенной важности в деле об убийствах.
Он покачал головой. Похоже, боевитость Анаис ему нравилась.
— И какие условия вас устроили бы?
— Я сообщаю вам все, что мне известно об этом деле, в обмен на немедленное освобождение.
— У вас губа не дура.
— Хорошо. Я согласна на условное наказание.
Солина открыл папку с протоколами допросов. Папка не впечатляла толщиной. Пока не впечатляла. Он перебирал бумаги, а она в это время оглядела кабинет. Он был обшит светлыми деревянными панелями, делавшими его похожим на кабину яхты. Мягко светились тонкие трубки ламп, создавая ощущение уюта.
— Это всем выгодно, — продолжила она. — Вы получите информацию, я — свободу. Ведь между нами нет конфликта интересов. И я могу помочь вам с расследованием.
Полицейский потряс перед ней пачкой скрепленных степлером листов:
— А вы знаете, что это такое?
Анаис ничего не ответила.
— Приказ о вашем отстранении от дела. Пока временном.
— Я могу выступить в роли внештатного консультанта.
Солина положил руки на затылок и потянулся.
— Я не всесилен. В моей власти выпустить вас на три дня, после чего я обязан передать документы в суд и в отдел внутренних расследований. Поскольку вы полицейский, я могу временно выпустить вас на свободу — под свою ответственность. С формулировкой: «В интересах установления истины».
Он ткнул пальцем в середину стола:
— Только предупреждаю вас, моя красавица! Всю информацию вы сообщите мне сейчас же, немедленно, не сходя с этого места. Если выяснится, что вы хоть что-то от меня утаили, я урою вас так, как вам и не снилось. И тогда дерьмо полезет у вас из ушей — поверьте мне на слово, так и будет.
— Очень красиво.
Он снова навалился на стол и сжал кольцо двумя пальцами.
— Кем ты себя считаешь? Где, ты думаешь, находишься? В «Ладюре»? [33]
33
«Ладюре» — сеть дорогих кондитерских.
— А где гарантия, что вы меня не обманете, если я вам все расскажу?
— Слово полицейского.
— И чего оно стоит?
— Двадцати пяти лет честной и беспорочной службы. Надежды на карьерный скачок. Перспективы натянуть нос своим коллегам из уголовки. Положи все это на весы и посмотри, куда качнется стрелка.
Ее эти аргументы не убедили. Убедило другое. Она понимала, что у нее нет выбора. Солина взял ее в заложницы.
— Ладно, — согласилась она. — Но вы отключите мобильник и компьютер. И выключите видеокамеру у себя над столом. Не будете вести никаких записей. Не должно остаться материальных свидетельств нашего с вами разговора. Мы беседуем неофициально.