Пассажир
Шрифт:
Анаис не стала настаивать. Пришла ее очередь собирать информацию.
— Вы допросили Нарцисса? Что он рассказал?
Солина иронически улыбнулся. И опять принялся играть с кольцом. Анаис вспомнила статью из женского журнала. В ней говорилось, что этот жест выдает в мужчине стремление бежать подальше от домашнего очага.
— Ты и в самом деле немного отстала от жизни.
— Что вы имеете в виду?
— Твой любимчик удрал. В ту же ночь. Выскользнул у нас между пальцев.
— Я вам не верю.
Офицер открыл ящик стола и достал полученный по факсу рапорт.
Она чуть не закричала от радости. Но радость быстро сменилась тревогой. Выходило, что они вернулись к тому, с чего начали. Если наемники живы, они снова выйдут на его след. Солина наклонился к ней и чуть ли не шепотом спросил:
— Где его искать?
— Понятия не имею.
— У него есть в Париже знакомые? Кто-то, кто поможет ему бежать?
— Он не собирается бежать. Он пытается восстановить свои предыдущие личности. Он сам не помнит, кем раньше был. Мы этого тоже не знаем.
— Что-нибудь еще хочешь добавить?
— Нет, больше ничего.
— Точно?
— Абсолютно.
Он откинулся в кресле и открыл картонную папку:
— Ну а у меня кое-что для тебя есть.
И положил перед ней лист бумаги, повернув так, чтобы она смогла прочитать.
— Что это?
— Приказ о твоем переводе, подписанный судьей. Тебя заключают под стражу в тюремном комплексе Флери-Мерожис. Причем немедленно.
— Что? Что-о? Вы же дали слово!
Солина быстро махнул рукой в окно, выходившее в коридор. Анаис и дернуться не успела, как у нее на запястьях защелкнулись наручники. В тот же миг в кабинет вошли два полицейских в форме, силой поднявшие ее со стула.
— Никто не имеет права преступать закон. Особенно — всякие свихнувшиеся пигалицы, которые мнят себя…
Он не договорил. Анаис плюнула ему в лицо.
Он проснулся от боли. Болели глаза. Эта боль его и разбудила.
Ощущения. Нос распух вдвое, застя поле зрения. Разбитые носовые перегородки вопили от боли. В глубине ноздрей и челюстных пазух засохла свернувшаяся кровь, не давая дышать. Его собственная кровь.
Среди ночи, придя в сознание, он сумел лишь выключить свет, доковылять до кровати и рухнуть на нее в чем был, не раздеваясь. И провалился в черный сон.
Сейчас он осторожно поднялся. Он двигался неуверенно, как выздоравливающий, впервые вставший с постели после долгой болезни. Дохромал до ванной, по пути сообразив, что на улице светло. Который мог быть час? Часов у него больше не было. Он включил лампу над умывальником. Что ж, могло быть и хуже. Лицо опухло, но не до безобразия. На переносице виднелись подсохшие ссадины — результат ударов о край раковины. Слева от носа тянулась рана длиннее и глубже — там располагалась дыра, через которую он извлек имплантат.
Он машинально сунул руку в карман. Вот он. При одной мысли о том, что эта дрянь на протяжении месяцев сидела у него
Намочил полотенце холодной водой, приложил к переносице и вернулся в постель. От прикосновения влажной ткани боль оживилась. Он прикрыл веки и стал ждать. Волны боли отступили, а затем и вовсе стихли, как волнение на поверхности озера, перешедшее в легкую рябь.
Несмотря на отвратительное самочувствие, он не утратил решимости действовать. Продолжать бой. Вести расследование. Впрочем, был ли у него выбор? Но что ему предпринять? Без гроша в кармане? Без союзников? Зная, что за ним охотится вся полиция Парижа? Он отмел все эти возражения и сосредоточился на ближайших задачах.
Первым делом надо выяснить все насчет убийства с оскоплением, случившегося в 2009 году в Париже, на одной из набережных Сены. Он быстро пришел к выводу, что, сидя в гостиничном номере, не сумеет даже двинуться в нужном направлении. Может быть, имеет смысл подойти к делу с другой стороны? Покопаться в греческих мифах, содержащих упоминание об оскоплении? Но и от этой идеи пришлось отказаться. Он не мог себе позволить пойти в библиотеку или интернет-кафе. Перед его мысленным взором мелькнула картина: вот он в одной рубашке (пиджак вернуть не удастся) разгуливает по парижским улицам…
Итак, следует признать очевидное. Он заживо замурован в этой комнатушке, обитой оранжевым фетром. И никаких перспектив впереди…
Но постепенно в мозгу забрезжила новая идея.
Стенки его беспамятства не были непроницаемыми. Сквозь них просачивались целые пласты его прежних жизней. Профессиональные знания психиатра. Воспоминание об Анне Марии Штрауб. Талант художника. Он попытался пройти по каждой из этих тропок. И ничего не нашел.
Но оставалась живопись. Если когда-то раньше он был художником, не исключено, что он пользовался теми же материалами и той же техникой, что и Нарцисс. Ему припомнились заполненные мелким почерком листки блокнота. Состав красок, соотношение разных пигментов и способы их смешивания. Проблема заключалась в том, что блокнота при нем больше не было. Разумеется, он не запомнил всех цифр и пояснений…
Но тут он выпрямился. Корто говорил, что Нарцисс при изготовлении своих красок использовал особую осветленную олифу. И не первую попавшуюся, а фабричную. Заказывал ее непосредственно у производителя. Иными словами, имел дело с людьми, которые обычно оформляют оптовые закупки.
Это была ниточка. Выходит, надо попытаться связаться со столичными поставщиками олифы. Если он был художником и жил в Париже, возможно, ему удалось заключить особый договор с предприятием химической или пищевой промышленности, выпускающим в том числе и осветленную олифу. Не исключено, что его сотрудники вспомнят о клиенте, покупавшем продукт не тоннами, а килограммами.