Пассионарная Россия
Шрифт:
В своей книге искусствовед Н. С. Кутейникова приводит еще одну важную оценку творчества передвижников, принадлежащую критику М. Вашону: «Национальный характер – вот что особенно поразило нас во время посещения русского отдела». Таким образом, представление за рубежом о русской изобразительной школе как самостоятельном, независимом движении в искусстве, сложилось прежде всего благодаря многолетней деятельности Товарищества. Передвижники сыграли свою роль, и, подобно «мавру, сделавшему свое дело», могли бы удалиться, оставаясь лишь страницей истории искусства последней четверти, даже второй половины XIX в.
Однако национальная самобытность, стремление органично сочетать сюжетность, идеологичность живописи с высоким живописным мастерством позволили передвижникам продолжить свою жизнь в творчестве мастеров последующих десятилетий.
Являясь важной частью культурной, духовной жизни государства Российского в XIX в., движение передвижников оставило нам не только ценнейшее художественное наследие, но и огромный пласт иконографического материала, помогающего сегодня в изучении как предыдущих глав «Истории государства Российского», так и прежде всего – самого XIX в. Картины передвижников не прямо иллюстрируют материальную жизнь, быт, национальные типы характеров, культурную среду
Из истории российских сословий
ПРЕДПРИНИМАТЕЛИ, КУПЦЫ, МЕЦЕНАТЫ
Становление на Руси третьего сословия – буржуазии, купечества – имело объективный характер, однако и развитию объективных процессов всегда ведь кто-нибудь мешает или помогает. В зависимости от этого процесс идет быстрее или медленнее.
Среди людей, полезных России, был и адмирал Николай Семенович Мордвинов (1754–1845). Имя это, к сожалению, сегодня мало кому знакомо. В середине XIX в. был он знаменит тем, что единственный из членов Верховного уголовного суда отказался подписать смертный приговор декабристам. Идеи их не одобрял, но и казнь бунтовщиков не приветствовал. Штрих к портрету, не правда ли? Добавим к тому, что за два года до выхода молодых дворян на Сенатскую стал Николай Семенович президентом Вольного экономического общества (оставался на сем почетном посту до 1840 г.), хорошо знал состояние экономики России и необходимость коренной перестройки осознавал, как и декабристы.
Правда, перестройка в его понимании сводилась к экономическим реформам. И в частности – к развитию третьего сословия. При императоре Павле I, да и после его смерти, при Александре I, была мода на уничтожение «духа екатерининской эпохи», возрождение петровских принципов ограничения деятельности русской буржуазии лишь функциями придворных поставщиков и интендантов. Искоренение духа предпринимательства тем временем богатства стране не приносило. Как писал Н. С. Мордвинов, «обманы, притеснения, присвоения казной частной собственности не обогатили казначейства. Прежний министр финансов не знал иных правил, иного способа, как повсюду ослаблять, истреблять капиталы, почему и оставил по себе нищету в государственном казначействе, истощение в частных имуществах и всеобщее уныние и негодование подданных к правительству». Лучше всеобщая нищета народная, считали финансовые вельможи начала XIX в., чем поступаться принципами. Вот в те годы, еще до восстания декабристов, и выступил Николай Семенович Мордвинов с непривычной для тех лет идеей: а почему бы, предложил он вельможам, не предоставить крестьянам право выкупаться на волю? И крестьянам хорошо, и для Отечества польза. Ибо выкупятся самые предприимчивые. А на них-то в экономике и надежда. Именно во многом благодаря забытому ныне Мордвинову и его усилиям стало возможным рождение в России знаменитых торгово-промышленных династий Морозовых, Коноваловых, Гучковых, Завьяловых. В то время уже наметился закат многих купеческих и промышленных семей, основатели которых выдвинулись не благодаря своим деловым качествам, а в результате лояльности, интриг, протекции… Те же династии, что происходили из крепостных, отличались куда большей живучестью и жизнеспособностью, основанной на личной предприимчивости, трезвом хозяйственном расчете. Именно в начале XIX в. у русской буржуазии начинают появляться зачатки политического сознания. Замечательный факт приводит Рэм Петров в статье «Третье сословие, или Уничтоженный капитал»: императору Александру I был послан донос о том, что «купцы Гостиного двора собираются группами по восемь человек с газетами в руках и рассуждают о необходимости конституции». Как видим, не только дворяне, будущие декабристы, думали о поиске выхода из политического и экономического кризиса путем реформ… Задумывается и третье сословие… Однако не встретились два сословия, не объединились. Более того, в середине века русская народническая интеллигенция (которая, как мы уже показывали в другом нашем очерке, при всем своем разночинном происхождении, была в сословном отношении дворянской) яростно выступала против третьего сословия как опоры капиталистического строя. Сколько разоблачительных филиппик появилось в адрес эксплуататоров! Однако нет-нет, да и проскользнет объективная нотка, даже в статье неистового Виссариона Белинского: «Я не принадлежу к числу тех людей, которые утверждают за аксиому, что буржуазия – зло, что ее надо уничтожить, что только без нее все пойдет хорошо… Я с этим соглашусь только тогда, когда на опыте увижу государство, благоденствующее без среднего класса, а как пока я видел только, что государства без среднего класса осуждены на вечное ничтожество, то я не хочу заниматься решением «априори» такого вопроса, который может быть решен только опытом». Опыт – свой, российский – не заставил ждать. И как только крепостное право было отменено и «на свободу» вышли те крестьяне, которые по разным причинам ранее освободиться не смогли, они и составили «питательный бульон» для российского третьего сословия, выделяя из своей среды талантливых предпринимателей, умеющих рисковать, держать данное слово, обладающих своеобразной этикой, кодексом чести и всеми другими качествами, которые в совокупности сделали третье сословие в России локомотивом экономического развития страны во второй половине XIX – начале XX в. Причем, став представителями другого сословия, нужды, проблемы крестьянства – основного класса России – они не забывали… Любопытно признание идеолога старопоместного дворянства Сергея Терпигорева: «Мы с удивлением и даже с каким-то больным чувством в сердце стали явственно замечать, что все их, купцов, симпатии не на нашей стороне, а на мужицкой. Начнем, бывало, жаловаться какому-нибудь Ермиле Антонову на свое положение, начнем рассказывать, как распустили народ, а он слушает, слушает, икнет да и скажет: «великую милость даровали народу…»
Дворяне-гуманитарии усматривали в этой проблеме скорее эмоциональный аспект. Ученые-технократы рассуждали по-государственному. Тогда Д. И. Менделеев писал о том, что только с развитием производств фабричных и заводских создается тот прочный средний производительный класс, без которого невозможно сильное образованное государство. Как у каждого элемента в его знаменитой «Таблице» была своя «ниша», так и у каждого сословия на Руси – своя.
Та, которую занимало третье сословие, становилась с годами все заметнее. Кто
Брань на вороте не висла. А русская промышленность тем временем все крепла. За 16 лет, прошедших после отмены крепостного права, протяженность железных дорог в России увеличилась более чем в десять раз! В 1864 г. учреждается первый частный банк, стремительно растет число заводов и фабрик.
«В тихом противоборстве, с одной стороны, с казеннокоштным своим положением (при крайней слабости народного рынка промышленность целиком зависела от госзаказов), а с другой – искренне благословляя дающую государственную руку, буржуазия вступила в начало XX века», – печально-элегически констатирует Рэм Петров в названной выше статье. Действительно, третье сословие питало определенные надежды на укрепление своего социального и экономического статуса. Вполне реальными были мечты наиболее предприимчивых и талантливых его представителей о солидном выходе на мировую арену, о лидерстве России в мировом экономическом состязании.
Однако столь стремительно развивающийся процесс был в начале XX в. приостановлен стачечным движением. Уже в первые годы XX в. третьему сословию стало ясно, что настало время, когда нельзя ограничиться сентиментальным сочувствием рабочим и крестьянам. Нужно менять систему взаимоотношений. При возросшем (в том числе и благодаря революционной пропаганде) уровне политического сознания основных масс трудящихся твердо стоять на принципах было бессмысленно. Российский предприниматель понимал: проще и перспективнее договориться с рабочими, пойти навстречу их требованиям (в разумных пределах). При общем экономическом подъеме и благоприятной конъюнктуре было просто выгоднее уступить требованиям забастовщиков, нежели терпеть убытки от стачек. Экономическая разумность, рациональность в конечном итоге оказались и гуманистичными. Здесь перед третьим сословием России встали две почти неразрешимые проблемы (если бы не это, возможно, Россия пошла бы по иному – эволюционному, а не революционному пути).
Первая проблема состояла в том, что на ряде шахт, предприятий рабочие, под влиянием революционеров-максималистов, предъявляли невыполнимые требования: при каждой уступке предпринимателей забастовщики увеличивали требования (повышение зарплаты, уменьшение рабочего дня и т. д.). Борьба эта, совершенно бесперспективная и бессмысленная, продолжалась вплоть до 1917 г., когда требовать стало не у кого. И нередки были случаи, когда при выполнении всех требований предприниматель терпел полный крах, в результате которого не только он разорялся, но и бескомпромиссные забастовщики лишались и работы, и жалованья. Вторая проблема, а скорее – опасность для русского предпринимателя, возникала со стороны также не желавшего поступаться своими принципами царского самодержавия. Впрочем, резон в рассуждениях правительства был: оно опасалось, что попустительство стачечному движению подорвет основы самодержавия. 26 марта 1902 г. секретный циркуляр Министерства внутренних дел запретил фабрикантам делать уступки требованиям рабочих, а в 1903 г. петербургский градоначальник пригрозил непослушным промышленникам ссылкой. На фабриках и заводах появляется специальная фабрично-заводская полиция. Согласно литературным и киноверсиям, она создавалась чуть ли не по просьбе предпринимателей, боявшихся своих рабочих. По мнению историков, изучавших этот вопрос, появление полицейских и запрет рабочих профсоюзов возмущал фабрикантов не меньше, чем рабочих. Они могли бы договориться. Мешали и слева, и справа… «Давно минуло то время, – писали уральские железозаводчики, – когда интересы предпринимателя и рабочего считались неизбежно непримиримыми. Опыт всех промышленных стран доказал совершенно противоположное… Величайшим тормозом развития русской промышленности является крайняя бедность нашего населения…» И это в 1905 г. Да, все могло быть иначе, прислушайся правые и левые к мудрости русского предпринимателя.
Революция 1905 г. встряхнула Россию. Русская буржуазия начинает связывать свои надежды с реформаторской деятельностью П. А. Столыпина, который, в свою очередь, заручается парламентской поддержкой партии третьего сословия – октябристов и ее лидера А. И. Гучкова, миллионера из крепостных… Столыпина критиковали и слева, и справа, и самодержавие, и народническая социал-демократия. А он хотел, по его же словам, сделать ставку «не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных». После политической, а затем и физической смерти Столыпина П. П. Рябушинский писал: «В той схватке купца Калашникова и опричника Кирибеевича, которая начинается, конечно, опять одолеет Калашников. Может быть, и на этот раз его потом пошлют на плаху. Однако идеи буржуазии, идеи культурной свободы – эти идеи не погибнут». В конце 1900– начале 1910-х гг. намечается сближение русских предпринимателей и русских интеллектуалов, третьего сословия и интеллигенции, разумеется, демократически ориентированной буржуазии и трезвомыслящей интеллигенции. Так, начинает пропаганду новых взглядов на третье сословие, лишь одно способное обеспечить ненасильственное движение России по пути прогресса, журнал «Русская мысль». Авторитет издания определял блестящий состав авторов – Бердяев, Трубецкой, Изгоев, Струве. Имена, ставшие известными большинству читателей лишь в последние годы!
На доброе слово третье сословие ответило благородным жестом: в 1911 г. Московское общество торговли и промышленности направило министру просвещения России протест в связи с увольнением из Московского университета профессоров либерально-демократического направления. Такое заступничество вызвало крайнее раздражение правых. Идеолог черносотенцев Меньшиков в газете «Русское знамя» писал: «Да, гг. Рябушинские и Морозовы и прочие им подобные! Несмотря на ваш флирт с революцией и все аттестаты либерализма, которые вы спешите выслужить, именно вам первым придется пасть жертвой готовящегося переворота». Так и вышло. Революция октября 1917 г. расправлялась с третьим сословием с какой-то особой жестокостью и беспощадностью. Русская буржуазия была уничтожена как класс. Потребовалось семьдесят лет, чтобы понять весь драматизм этого факта…