Пассионарная Россия
Шрифт:
Но вот что интересно: первые две Думы мешали ему, ломали ритм финансовой стратегии, задерживали намечаемые им реформы, он не любил их, считая «революционными гадюшниками», но был убежденным противником их роспуска. Понимал: демократические институты в России в одночасье не создашь, российских демократов еще нужно долго воспитывать и образовывать.
Какое-то взаимопонимание у него возникло с III Думой, хотя полной идиллии и здесь не было… Он, как и Витте, и Столыпин, не устраивал ни правых, ни левых. Это было естественно, ибо его умеренно-консервативный курс в сфере финансов по сути дела продолжал линию Петра Аркадьевича: вначале успокоение, потом – устроение, затем – реформа.
Интересно, что для думцев он был продолжением Столыпина, но для Николая II Коковцов со Столыпиным не ассоциировался. Коковцов в силу ряда своих человеческих черт (при всем честолюбии и гордости) не способен
Поддержка государя, хотя бы на первых порах, была крайне необходима Коковцову, ибо его назначение было воспринято весьма неблагожелательно при дворе и в руководстве правых партий. Однако его поддержали столпы промышленности и торговли, а П. Н. Милюков, позднее нередко критиковавший его, призвал думцев до времени воздержаться от критики Коковцова, считая, что у того есть программа, и ему нужно дать возможность попытаться ее реализовать… Крайне правые же начали атаку сразу: их не устраивали ни его репутация сторонника представительного строя, ни его стремление урегулировать национальные отношения. Они презрительно называли его «другом евреев, сторонником финнов», приятелем либералов и «умников».
Однако первое же выступление в Думе разочаровало либералов и вызвало снисходительную улыбку правых: новый глава правительства заверил в своей верности курсу Столыпина по коренным вопросам, в том числе и в области национальных отношений. Другое дело, что и у «коренных» позиций столыпинской политики было более чем достаточно противников…
Спокойным, трезвым, взвешенным политиком показал себя Владимир Николаевич с первых же шагов. Несмотря на сопротивление скептиков, считавшим безнадежным делом восстановление флота после Цусимы, он энергично проводит военно-морскую программу.
Он помогает проведению в Думе закона о страховании рабочих, включая больничные кассы, содействует утверждению закона о волостном земстве, об укреплении земских и городских финансов, о стабилизации расходов на народные школы. Это было непросто, поскольку его противники предлагали увеличить расходы не на школы, а на полицию. При всей своей нелюбви к сыску, жандармерии, Коковцов понимал необходимость их существования для защиты не только от крайне правых, но и от ультралевых. Но это, считал он, расходы сегодняшнего дня, расходы же на школы – проблема, от решения которой зависело будущее нации. Конечно, он был прав. Тем более что, как известно, никакие расходы на полицию не могли остановить революцию, тут вступают на историческую арену факторы объективные… Но и расходы на школы, к сожалению, мало способствовали изменению ситуации. Не суждено было Коковцову повернуть развитие российской истории в сторону от революции.
Однако это – в будущем. В тот же момент, когда ему были доверены бразды правления, именно осторожность, взвешенность главы правительства позволили в значительной мере стабилизировать политическую и экономическую ситуацию в России. Он обладал замечательным для государственного деятеля качеством – его ум, рассудок всегда, или почти всегда, побеждали его личные симпатии или антипатии. Государственные интересы – превыше личных амбиций и интуиции… Так, он не был сторонником столыпинской аграрной реформы, скептически относился к идее хуторов и отрубов, но выступал и против радикальных проектов отчуждения земли у помещиков. Не вправо, но уж и никоим образом – не влево!
Вряд ли его воззрения можно было назвать либеральными, как это делали некоторые его современники, скорее – центристскими. Но, как уж повелось на Руси, – именно центристские позиции ее лидеров, наиболее для нее подходящие, встречали почти всегда наиболее яростную критику, прежде всего – в правительстве, на верху, и, что особенно печально, ибо формировало общественное мнение, – в прессе… Не будем забывать, говоря о трудности позиции Коковцова, и о том, что Николаю II далеко не всегда хватало здравого смысла, чтобы переступить через свое самолюбие (это труднее, чем перешагнуть через самолюбие премьер-министра, но на то ты и государь, чтобы легких путей не искать…), и, скажем, в отношении к Думе и вообще демократическим изменениям в обществе остаться на центристских позициях. Конечно, Дума была далека от совершенства как институт управления, институт власти. Но и закрытие ее, к чему Николай II постоянно стремился в те годы, – не выход… Так считал Коковцов, но в отношении к Думе он был вынужден руководствоваться указаниями царя.
Осторожность и взвешенность были характерны для него и при решении проблем взаимоотношений промышленников и трудящихся, ему как-то удавалось и здесь сохранять определенный баланс: уступая предпринимателям, не под их давлением, а, заботясь об интересах экономики России, он уступал и требованиям рабочих, но не из страха перед бунтом, а руководствуясь интересами их социальной защищенности, опять же в интересах России. Но Россия начала XX века была страной, где такой баланс долго сохранять было невозможно… Понимал ли это Владимир Николаевич, строгий аналитик, рассматривающий каждую проблему, ситуацию с разных точек зрения, с учетом всех объективных и субъективных факторов? Трудно сказать… Но, возможно, предвидел, что игнорирование интересов растущей массы пролетариев рано или поздно приведет к взрыву, способному уничтожить ту Россию, которую он любил. И пытался предотвратить этот взрыв. Даже в 1904 г., вопреки установке Николая II, Коковцов провел жесткую кампанию против всесильного министра внутренних дел В. К. Плеве, отстаивая независимость от МВД фабричной инспекции, сохраняя ее при Министерстве финансов. Передача инспекции в руки жандармов, требовавших от инспекторов доносов на рабочих, могла бы, по мнению Коковцова, привести к революционному взрыву. В канун 9 января он, после долгих сомнений, выступил с призывом к петербургским промышленникам спокойно и беспристрастно изучить требования рабочих и хотя бы частично удовлетворить их. Его не услышали.
Лишь после 9 января была образована специальная комиссия по выработке мероприятий по «рабочему вопросу» во главе с В. Н. Коковцовым. Вскоре Николай II утвердил выработанную комиссией программу, включавшую пересмотр закона о стачках, сокращение рабочего дня, создание больничных касс… Однако сопротивление промышленной буржуазии обрекло на неудачу большинство других предложений комиссии…
И вот что интересно для понимания масштаба личности этого государственного деятеля: противник рабочего движения, убежденный враг всяких попыток революционным путем изменить общество, Коковцов признавал требования рабочих справедливыми. Однако удовлетворять эти требования, считал он, нужно не через обращения к государю, не через революционный бунт, а медленно, эволюционно, законодательно, с помощью немногих и пока слабых демократических институтов. Став премьером, в 1912 г. он все-таки, несмотря на сопротивление в Думе, сумел осуществить некоторые важные мероприятия в пользу рабочих, в частности создать страховые больничные кассы.
Об этом читатель узнает из воспоминаний самого Коковцова, как и о его оценке действий администрации Ленских приисков, повлекших за собой трагические последствия в 1912 г., а также о его оценке черносотенных организаций, отказе финансировать из государственного кармана их избирательную кампанию.
Мы узнаем из книги о его сочувствии тревоге октябристов, их опасении, что «реакционная революция» может открыть путь «революционерам левого толка», и о тех переживаниях, через которые должен был пройти глава российского правительства в своих попытках проведения умеренных реформ. Осень 1913 г. – один из периодов отчаяния. Его предложение о городском самоуправлении в Царстве Польском, а затем – ключевая статья законопроекта о борьбе с пьянством – были буквально провалены Госсоветом. Как пишет С. С. Волк, автор вступительной статьи «Граф В. Н. Коковцов и его воспоминания» в книге «Из моего прошлого», – «Загадка развернутой тогда трезвенной кампании еще не вполне разъяснена». Но Коковцов защищал монополию из чисто финансовых соображений, будучи убежден, что всякие запретительные меры не достигнут цели, но нанесут непоправимый вред казне и народу, толкнув его на всяческие злоупотребления. В этой борьбе против Коковцова оказались и Витте, и Распутин… И Николай II, пытавшийся создать у своих подданных представление государевой заботы о здоровье народа…
Опаснее для Коковцова, впрочем, оказалось критическое отношение государя к его внешнеполитической деятельности, ревность к тому уважению, которое демонстрировали послы ведущих держав, обращаясь к Коковцову. «Я убежденный враг войны и считаю постоянное усиление вооружения в некоторых странах опасным до последней степени». Осторожность, взвешенность оценок и высказываний импонировали многим участникам дипломатических отношений.
Однако Николай II не любил, когда кто-либо из его окружения сильно «высовывался», «заслонял» его. Так было с Витте, Столыпиным. Так произошло и с Коковцовым. Успешные переговоры Коковцова с Вильгельмом II и его канцлером стали для Николая благовидным предлогом для предложения ему поста посла в Берлине…