Пассионарная Россия
Шрифт:
А в нашем Отечестве не то, что век прошедший, – год принято оценивать, пусть неофициально, в общественном мнении – тем, что принес этот отрезок времени отечественной культуре. У нас часто удивляются – как это так вышло, что год (десятилетие, век) был тяжкий, вздыбленный войнами, измученный неурожаями, голодом, бездарными реформами, мздоимством и воровством, глупостями, творимыми на самом верху, а вот ум народный, талант его не оскудел, и был полон год (десятилетие, век) выдающихся достижений в области образования, культуры, искусства.
Не будем даже пытаться в столь коротком предисловии объяснить этот исторический феномен. Примем как данность. Как одну из особенностей загадочной русской души.
И вот тут, оценивая век XVIII, у историографа сердце поет: как много замечательного и прекрасного дало это столетие нашей культуре.
Это и построение на берегах Невы исключительной по красоте и архитектурной гармонии
И государыни как будто просвещенные – Елизавета Петровна благосклонна к наукам и искусствам, а Екатерина II и сама не чурается интеллигентских занятий: пишет стихи и драмы, обменивается мнениями о смысле жизни и о задачах просвещенного правителя с выдающимися французскими просветителями – Вольтером и Дидро…
Парадоксален XVIII век. При самых просвещенных правителях, любителях наук и искусств происходят в отечестве нашем вещи безобразные: в 1731 г. запрещено крепостным брать откуп и подряды, в 1736 г. закрепощаются рабочие мануфактур, в 1760 г. помещики получают право ссылать крепостных в Сибирь, в 1768 г. вводится право помещиков отправлять крепостных на каторжные работы, в 1767 г. крепостным крестьянам запрещается жаловаться на своих помещиков…
Эту особенность заметил А. С. Пушкин, удивившись разрыву между причиной и следствием. Эту особенность XVIII в. заметил и наш современник – замечательный философ и историк Натан Эйдельман, тоже удивился, написал о столетии точно, определив суть окрасивших век реформ: реформы были красивы и элегантны, да строя, существовавшего тогда, не затрагивали, касаясь преимущественно техники, культуры, быта… А это вело к дисгармонии новых, прежде всего петровских, идей, зачастую заимствуемых на Западе, с российским полунатуральным хозяйством и крепостным правом. С Петра стало бы и крепостное право отменить, человек он был решительный. Но в XVIII в. – и при Петре, и позднее – это было по определению невозможно. По первому-то впечатлению – и нужды в том нет. Сельское хозяйство удовлетворяет своей производительностью помещиков, крепостные мануфактуры удовлетворяют пока что государство производительностью труда, давая нужное количество и качество по тканям, металлам, оружию…
Вот и выходило наружу противоречие XVIII в. – между просвещенным дворянством и недовольным сложившейся ситуацией «рабским» народом. Бунт был неизбежен. Раскол между европейским Петербургом и традиционной российской глубинкой, между господами и холопами.
Бунты и их подавление, высочайшие достижения человеческого духа и унылое унижение человеческого достоинства крепостниками, невежество и открытия в области науки, религиозность и греховность – все уживалось в этом веке. Как, впрочем, и в предыдущем, и в последующем.
Век вроде бы обычный в нашей истории. Но недаром его называют «веком приращивания России», «эпохой просвещения». «Столетье безумно и мудро», – писал о нем в конце века А. Н. Радищев. Простим безумства, порадуемся мудрости, поймем противоречия.
Обычное и необычное столетие… В нем были блестящие победы русского оружия на суше и на море, и достижения нарождающейся промышленности на Урале, в Петрозаводске… Были и жестокости правящего класса в отношении крепостных, и жестокости крепостных и беглых холопов, казнивших «господ» и сжигавших древние русские города, словно вороги… Была вызывающая улыбку, иронию ностальгическая тоска по галантному, очаровательному веку с елизаветинскими осанистыми вельможами, прелестными екатерининскими дамами… Однако были и безумства Петра I, и «ледяной дом» Анны Иоанновны. Были свои русские мушкетеры, воевавшие за Отечество под Полтавой или под Рымником, но были и своя «железная маска» – несчастный царевич Иван Антонович, и откровенные адюльтеры при дворе, и мздоимство нарождающегося чиновничества. А уж коварство, лесть, подлости при блестящих дворах Елизаветы и Екатерины, когда фавориты становились миллионщиками в одну ночь, когда вовремя сказанное «слово и дело» могло принести и графский титул, и поместья с сотнями крепостных, – это ведь тоже приметы эпохи. Будем любить каждую эпоху в нашей истории за то, что в ней было хорошего. И не будем стыдиться плохого. Нет в мире народа, у которого вся его многовековая история была бы гладкой и безоблачной. История всегда разная. И всегда интересная. Особенно – своя.
НАРОДНАЯ КУЛЬТУРА ВЕКА «РУССКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ». РЕЗЬБА И РОСПИСЬ ПО ДЕРЕВУ
XVIII век – время относительного упадка в иконописи и расцвета росписи по дереву. Уже в XVII в. росписями по дереву занимались практически те
Расписной сундук был непременной принадлежностью русского крестьянского быта XVIII в. Да и не только крестьянского – ведь сундуки использовали и для хранения одежды, как бы заменяя ими современные шкафы и гардеробы, в них держали книги и ценные бумаги, их брали в дорогу вместо чемоданов.
На рубеже XVII–XVIII вв. самыми известными центрами производства сундуков были Великий Устюг и Холмогоры – крупные торговые города России на Северной Двине. Благодаря своему географическому положению они оказались посредниками во внешней и внутренней торговле России. Архангельск являлся крупным северным морским портом, через который шла торговля с иноземными государствами, отсюда товары шли в Москву, на Волгу, на ярмарки. По устюжским росписям конца XVII – начала XVIII в. можно проследить, что мастеров на рубеже эпох привлекали не только религиозные и сказочные сюжеты, как раньше, но все чаще – сюжеты, взятые из жизни. На верхней крышке сундука-теремка из Великого Устюга изображены иностранцы, одетые по моде начала XVIII в., мужчины – бритые с усами, длинноволосые, в ярких панталонах, камзолах, в чулках. И одежда женщины несовместима с нормами и русскими нравами той поры – у нее непокрытая голова и сильно декольтированное платье с короткими рукавами. Это явно иностранцы, иноземные купцы, подолгу жившие в Великом Устюге, где художник мог их часто наблюдать. Весьма достоверная и яркая иллюстрация к внешнеэкономическим связям России той далекой эпохи.
Интересным историческим источником видится спустя века и расписной сундук первой половины XVIII в. с Северной Двины. Это типичный крестьянский сундук с расписными наружными стенками, из числа тех, которые обычно дарились невестам для приданого и расписывались особенно ярко. Если сам сундук дает представление о культуре эпохи именно XVIII в., то роспись его является источником изучения истории Древней Руси. Вероятно, какой-то сюжет переходил из поколения в поколение. Например, один из них представляет на передней стенке, по сторонам замка, изображение «охраны» сундука – старец с пикой и юноша с мечом. На крышке на фоне деревьев – двое мужчин, один из которых держит какой-то инструмент, а другой с топором – взбирается на дерево. Ровные белые полосы на стволах показывают, что кора срезана и что именно заготовкой коры занимаются крестьяне. Однако заготавливают они не кору для берестяных поделок, а ведут древнейший на Руси промысел: добывают смолу подсочным способом. На обнаженных местах выступает древесный сок – «осмол», который затвердевает и в таком виде затем собирается. В описываемое время – начало XVIII в. – сбор осмола и вывоз его через Архангельск в Англию и Голландию был достаточно распространенным промыслом. Кстати, о Голландии. При внимательном рассмотрении расписных сундуков XVIII в. из городов Русского Севера нетрудно заметить часто встречающиеся орнаменте цветы – тюльпаны. Но ведь тюльпаны не росли в Великом Устюге или Архангельске – уж не голландский ли и тут мотив…
На одной из сценок, изображенной на крышке сундука XVIII в. из Великого Устюга, представлена детальная ситуация, своего рода иллюстрация к истории ремесел в России той эпохи. В ней изображен сам момент «засачивания» – сдирания коры: в руках крестьянина «косарь», специальный инструмент для сдирания коры, а на голове – холщовый шлем от гнуса. На другой стороне изображения – юноша, топором надрубающий кору, подготавливает ее к сдиранию.
Помимо сценок труда и чисто цветочных орнаментов, наряду со сказочными сюжетами, в изображаемых на сундуках XVIII в. сценках все чаще встречаются домашние животные – кони, собаки, кошки и др. То есть все чаще появляются реальные сюжеты, отражающие окружающую художника XVIII в. жизнь. Сценки становятся все более динамичными.