Пасть: Пасть. Логово. Стая (сборник)
Шрифт:
– Ну, генетические особенности организмов, предрасположенных к ликантропии – это исключительно по части Виктора Эльдаровича… Я же отвечаю на конкретный вопрос: шанс, что в контакт с 57-м вступит человек, способный пережить мутацию и не загнуться, ничтожно мал – один из нескольких десятков миллионов. Иначе у нас под действием природных, гораздо более слабых штаммов в каждой рощице выл бы ночами оборотень… А по утрам спецмашины собирали бы остатки растерзанных тел…
Капитан поморщился. В Лаборатории даже между посвященными употреблять слово «оборотень» считалось дурным тоном. Предпочитали говорить «объект», «ликан», «объект W» и т. д.
А Доктор, как выяснилось, ушел в себя не настолько глубоко, чтобы не слышать своего имени. Впрочем, к генным особенностям ликантропии его речь не имела никакого отношения:
– Вы понимаете,
2
В окрестностях испанского местечка Паломарес американцы умудрились потерять четыре атомных бомбы, сброшенных с самолета в результате нештатной ситуации (ни одна, по счастью, не взорвалась). Одна шлепнулась прямо на грядки крестьянского огорода, две других тоже отыскались быстро, а вот четвертую, рухнувшую в море на приличной глубине, искали и поднимали несколько месяцев.
Доктор замолчал, выдохнувшись. Остальные тоже молчали, потрясенные неожиданным предложением. Пауза затягивалась, и нарушил ее Капитан, сказавший проникновенно и мягко:
– То есть вы предлагаете рассекретить деятельность Лаборатории? Предать гласности все результаты работы? Других способов поднять по тревоге силовиков я пока не вижу.
– Да! Все всплывет так или иначе, но если мы не вытащим голову из песка, всплывут и трупы, всплывут в таком кровавом болоте…
– Для начала всплывет наш Виварий… Точнее, ваш Виварий, – сказал Капитан медленно, словно рассуждая сам с собой. – Вы когда-нибудь слышали про доктора Менгеле [3] ? Между прочим, что бы там ни говорить с точки зрения физиологии и генетики, юридически все объекты – до сих пор люди. И когда вы берете пилу и трепанируете им череп, то это не вивисекция животного. Это с точки зрения закона убийство. Садистское убийство.
3
Й. Менгеле – врач-нацист, ставивший садистские опыты на людях.
Он в упор смотрел на Виктора Эльдаровича. Если Доктор сейчас не сломается, то ему отсюда не выйти. Его отсюда вынесут. Слова не важны, если в глазах не дернется страх, то не помогут ни уговоры, ни пленки, зафиксировавшие во всех подробностях проводимые Доктором операции…
Доктор сломался. Капитан с удовлетворением отметил, что направление мыслей собеседника изменилось, на место опасений за судьбы человечества пришла тревога о своей личной и персональной судьбе.
По лицу Доктора можно было читать, как по открытой книге – выражение обличительного пафоса исчезло, взгляд растерянно перебегал с одного собеседника на другого, пальцы нервно крошили сигарету. Но стоит подать немного назад, успокоить расшалившиеся интеллигентские нервы. И Капитан сказал:
– В
Он еще раз внимательно посмотрел на Доктора. Вроде успокоился, уже не рвется разоблачать и срывать маски; но все равно, пригляд за ним нужен…
Чтобы не повторилась история с Марченко.
Под утро Колыванову приснилась охота. Старинная псовая охота, многолюдная и зрелищная: захлебывались звонким лаем гончие-арлекины, рвались со сворок борзые; багроволицый, седоусый доезжачий [4] изо всех сил трубил в рог «по зрячему», рискуя заработать апоплексический удар; выжлятники азартно науськивали спущенных со смычки собак…
4
Здесь и далее: доезжачий – в старинной комплектной охоте руководил гончими; выжлятники – его помошники; остров – небольшой, окруженный полем лес; выжловка – гончая-сука; мастерить (для собак) – сходить со следа зверя, срезая путь напрямик; по зрячему – не спуская глаз с бегущего зверя; щипцы – челюсти (у борзых собак).
Наверное, всё выглядело бы красиво и увлекательно, если бы не одна малость – дичью оказался он, Колыванов.
…Он метался на кругах по обширному, лесистому острову, не желая выходить в поле, под острые зубы борзых – метался почему-то на четвереньках; и, как ни странно, так бежать оказалось ему легко и удобно… Гончие заливались и справа и слева, пока невидимые сквозь густой кустарник. Он резко менял направление бега, сбивая их с толку – и всё же молодая и паратая выжловка пегой молнией прорвалась сквозь кустарник и замастерила по зрячему…
Остальные немного поотстали, но от переливов проклятой суки чудилось, что вся стая на хвосте, что он бежит медленно, что до борзых дело не дойдет и все кончится здесь, в острове, в быстротечной и кровавой схватке с гончими. Однако Колыванов не боялся – как ни удивительно, он ничего не боялся.
Он чуть сбавил темп, позволив выжловке сократить дистанцию, резко развернулся – и напал. Не ударил рукой или ногой – вцепился зубами в плечо, мотнул головой, вырывая, выдирая шесть и мясо, почувствовал на губах пряный вкус крови – коротко рыкнул, перекрывая жалобный визг выжловки – и снова понесся, закладывая широкую дугу вдоль края острова.
Но травили его мастера своего дела: еще три смычка гончих, наброшенных выжлятниками, рванулись наперерез, наседая, дыша в затылок, – и Колыванов поневоле вырвался из острова и понесся по полю, по пожухлой осенней траве. Хрипло проревел охотничий рог и в травлю включились борзые.
Он бежал быстро, но где уж было тягаться на открытом месте с этими четвероногими молниями, рожденными и выращенными для бега и только для бега. Отрыв от погони сокращался, Колыванов поневоле поворачивал, огибая препятствия: редкие кустики, кучи свезенных со всего поля камней, поросшие диким малинником – и борзые, мастеря, срезали путь на каждом его повороте, приближаясь все больше и больше.
И все-таки он почти ушел – псы начали уставать, а до другого, гораздо большего острова оставалось всего сотни полторы саженей, когда несущаяся первой борзая напрягла в запредельном усилии готовые разорваться мышцы и связки – и преодолела-таки несколько разделявших их шагов, до глотки добраться не успевала, ухватила сзади и сразу подогнула лапы, повисла живым якорем.
Колыванов потерял темп, крутнулся колесом – сбросить, стряхнуть с хвоста помеху. Но тут же набежали остальные, вцепляясь мертвой хваткой повсюду: в бока, в загривок, в уши, в ноги (или все же в лапы?). Впрочем, в свалку полезли не все, лишь самые злобные и вязкие, притравленные по крупному и опасному зверю – остальные, не меньше половины своры, поскуливая и повизгивая, плотно сбились чуть поодаль…