Пастель для Галатеи
Шрифт:
З А Л Ё Т Н Ы Е
К позднему вечеру музейный, выставочный, промышленный Петербурги утихомирились. Небо очистилось до пронзительной синевы. Толпы приезжего молодняка бродили по центральным улицам, набережным и площадям, как в праздники.
За такими «белыми» ночами и приезжали в Питер выпускники школ из ближних и дальних областей России. Дети ехали за незабываемыми мгновениями быстролетной юности, за вымученными поцелуями одноклассниц. Поцелуй с девчонкой, даже давным-давно знакомой, на берегах романтичной Невы перед разведёнными мостами приобретал иное качество новизны
Успокаивающе журчали воды Фонтанки о гранитные берега. Шелестела листва за чёрной оградой Летнего сада. Призрачные видения белых античных богов и богинь склонились над аллеями. Крылья Дворцового моста, двумя чёрными ладонями воздетые к небу, замерли в ночной молитве. Вползали в Неву гигантские баржи, сухогрузы, буксиры. Медленно и беззвучно, чтобы не нарушать покой вечного города. Великой северной столицы… с невыразительной областной судьбой.
На выгнутую спину каменного мостика Лебяжьей канавки стремительно взлетел серебристый «мустанг» с чёрными, бумажными, транзитными номерами на лобовом стекле. Следом выпрыгнул чёрная, лоснящаяся туша джипа. С диким рёвом обе машины пронеслись по набережной. Вновь остался слышен лишь сонный плеск волн в Неве и неторопливый шёпот листвы деревьев.
Р Е С Т А В Р А Т О Р – О Д И Н
Ранним-ранним утром, когда в переулках и улицах близ Сенной площади ещё и дворников с голодными бомжами не встретишь, у водосточной трубы на углу Гражданской и Гривцова на коленках ползал не вполне трезвый Марат, на мраморной доске замазывал пальцем белой краской фломастерные ругательства приезжих. Фотограф в одиночестве реставрировал любимый город. Мрамор приобретал первозданный вид. Проступила надпись «Вышина воды 7 ноября 1824 года», оттёртая от грязи и пыли.
Марат привстал, примерился. Выходило, что Нева заливала кварталы Санкт-Петербурга по грудь, это при том, что сегодня вода стояла ниже мостовых метра на два. Сколько живёшь в этом чудесном городе, столько приятно удивляешься и восхищаешься Северной Венецией.
Он приехал в Ленинград на учёбу. Временно. Остался после женитьбы надолго.
В беспечной юности Марат не обращал внимания на столь поэтическое сравнение Питера с Венецией. При всём трагизме наводнения 1824 года люди плавали по улицам на лодках мимо окон домов, выплывали на площади… Красиво и ужасно, как представишь себе это великолепное безумство природы.
Реставратор отвлёкся на испачканную белой краской тыльную сторону ладони, долго рассматривал её, как чужую. Выдавил на ладонь темперу из тюбика. Размазал по руке до локтя. Задумчиво присматривался, причудливо выгибая кисть, любовался пластикой
В подземный переход метро «Сенная площадь» задумчивый Марат спускался медленно, вдохновлённый некой новой творческой идеей, продолжая вертеть перед лицом выбеленной рукой.
С О Г Л Я Д А Т А И
Телевизионщики из Москвы, режиссёр Артур и оператор по кличке Серый терпеливо ожидали условленной встречи под аркой дома близ Невского проспекта. Дружелюбно переругивались между собой, зевали от недосыпа, раздирая рты, хрустели челюстями, передёргивали плечами в утренней прохладе.
Без извинений за опоздание, Марат по деловому кивнул коллегам, когда свернул под арку, словно бы отлучался на минутку, а не заставил друзей ждать недоспатый час. Телевизионщики подхватили штатив и видеокамеру в синем брезентовом кофре, зашагали следом за провожатым.
Втроём они пристроились у чердачного окна с видом на проспект. Под сводами крыши старинного дома было пыльно, но тепло, лишь во все щели сквозило утренней промозглостью. Оператор установил видеокамеру на штатив. Марат нацепил на фотоаппарат длиннофокусный объектив и прошипел удовлетворенно:
– Никого. Успели.
– А если не придёт? – прошептал разлохмаченный Артур. – Будем ждать до упора?
– Ждём. Маряга сказал: придёт. Сегодня лёжка, – уверенно заявил Марат. – Ждём до десяти. Оплата по факту присутствия на рабочем месте.
Оператор согнулся перед окуляром, наводил объектив на крышу противоположного через проспект дома. Через сильную оптику своего фотоаппарата Марат взглянул на чердачные скворечники и тихо взвыл от восторга:
– Есть! Пришёл!
– Где?! – всхрипнули оба телевизионщика. Артурик вытянул шею, пытаясь невооруженным глазом рассмотреть хоть что-нибудь, но его осадил за плечо вниз Марат, навёл объектив, щёлкнул затвором и жарко прошептал:
– Есть, голубец, попался! Даже маску не успел напялить! Снимаешь? Серый, ты включился?
– Да-да! Включился! Сразу, – нервно ответил оператор. – Работаю.
Марат вновь припал к окуляру фотокамеры, уложил объектив на раму оконца для устойчивости. Судорожно пощёлкал механизмом аппарата на спуске.
В поле зрения видоискателя, будто в голубом тумане, задрожал неясный лик человека, что маячил в чердачном оконце наблюдаемого дома. Бледное лицо его затянулось чёрным. Марат ещё раз нервно нажал на спуск затвора и ругнулся.
– Т-твою фотку в трэш! Маску напялил, козёл! Ничего, успели портретерий заделать семь на восемь, восемь на семь.
– Точно, – сдержанно отозвался оператор.– Рожу засветил. Неужели настоящий киллер?
– Игрушечный, – презрительно фыркнул Марат.
– Где-где? – нетерпеливо воскликнул Артур, потянулся к окуляру видеокамеры. – Дайте хоть глянуть в маленький телик.
– В своей личной синеме посмотришь, – отозвался оператор о «домашнем кинотеатре» Артура. Это была шутка на двоих. Марат соли не понял, озабоченно нахмурился.