Пастор Андрей, корабельный мулла, по совместительству – Великое воплощение Абсолютного Вакуума
Шрифт:
Каждому писателю доводится изобретать велосипед. В этом нет ничего постыдного, но как же это каждый раз обидно!
Идея «в будущем религии ничуть не умрут, а вот держать на космическом корабле нескольких священников накладно» показалась мне очень интересной. Потенциально – крайне смешной.
И я написал рассказ, которым остался весьма доволен, после чего радостно начал посылать его в журналы. Было это где-то в 1989–1990 году…
Первый
Я нашел ее и прочитал.
После чего понял, что патент на велосипед давным-давно приколочен Гаррисоном на стенку.
Что тут поделаешь? Я спрятал рассказ, чтобы не позориться. Но уж в этом сборнике, где вы честно предупреждены, с чем столкнетесь – все-таки его опубликую! Слишком мне обидно, что Гаррисон успел раньше!
Когда Андрей выходил из своей каюты, к двери робко приблизился Бенедикт Райх, инженер-навигатор крейсера.
– Вы уходите, пастор? – неуверенно спросил он.
Мысленно Андрей произнес что-то очень и очень далекое от смиренной радости при виде заблудшей паствы. Вслух он сказал:
– Входи, Бенедикт. У меня есть время выслушать тебя.
Перед тем как вернуться в каюту, Андрей набрал на клавиатуре электронного замка три буквы: «ЛЮТ». Лютеранство.
За медленно открываемой дверью возник едва уловимый шорох. Пластиковые шторки спустились на многочисленные иконы, стеклянный ящичек с мощами Святого Гуго-марсианина утратил прозрачность и стал походить на небольшой комод. Забытую на столе книгу Дора Манихейского «Основы веры Братьев Господних» подхватил высунувшийся из стены манипулятор, и торопливо поставил на книжную полку – так, чтобы не было видно надписи на корешке.
Когда Бенедикт Райх вошел в каюту своего пастора, она вполне отвечала самым строгим требованиям веры.
– Опять беспокоит работа, Бенедикт? – сочувственно спросил Андрей.
Инженер закивал, и, помедлив секунду, с жаром заговорил:
– Высчитывая курс крейсера, я должен всецело полагаться на приборы. Но ведь сказано: свет Луны есть знак божественной заботы, изучать его как отражение солнечного света – дело ученых. Следовательно, производя расчет траектории, я…
«Какой черт занес лютеранина в инженеры?» – с ужасом подумал Андрей. И произнес:
– Сомнение твое верно, но лишь отчасти… Вдумайся…
Через пятнадцать минут Андрей торопливо шел по коридору. Опаздывать к капитану крейсера не хотелось. Формально корабельный священник ему не подчиняется, но…
На площадке перед скоростными лифтами Андрей увидел Мустафу. Старший электронщик сидел на корточках, разостлав перед собой маленький зеленый коврик.
– Андрей-молла! – укоризненно воскликнул Мустафа.
«Шайтан тебя возьми – подумал, содрогнувшись, недавний пастор. – Время намаза!»
Выдернув из широкого нагрудного кармана тончайший молитвенный коврик, Андрей-молла плюхнулся на пол. Поерзал,
Совершив намаз, мулла и электронщик пошли к лифтам. Мустафа отправился в столовую, а Андрей в главную рубку, к капитану. Увы, невезение продолжалось. По дороге ему пришлось исповедовать вошедшую в лифт Агнессу, ревностную католичку и крайне привлекательную девушку. Отпустив ей случившийся накануне плотский грех, Андрей натолкнулся на огнепоклонника Сококу. Втолковав рослому негру, что межзвездный полет – это не предательство Отца-солнца, а наоборот, паломничество во славу небесного огня, наставник-протуберанец Андрей почувствовал легкую усталость. Дальнейший путь был легче, если не считать того, что последние сто метров по коридорам исполинского крейсера Андрей проскакал вместе с Эдвином из секты Укротителей Плоти.
На прощание Андрей с Эдвином обменялись парой пощечин. В своей неизмеримой заботливости верховный бичеватель Андрей добавил Эдвину третью пощечину, необязательную, но показывающую его крайнее расположение к молодому сектанту.
Конечно же, Андрей опоздал. В рубке уже не было никого, кроме капитана, лампы были притушены, а часть приборов выключена.
– Вы опоздали, Андрей, – мягко упрекнул его капитан.
– Проведем церемонию по меркурианскому времени, – твердо ответил Андрей – Великое Воплощение Абсолютного Вакуума.
– Не будет ли это ересью? – задумчиво спросил капитан, отключая последние лампы и переводя управление на компьютер.
– Нет, – уверенно соврал Андрей. – Поскольку двигатель корабля нашего делали на Меркурии, а в Третьей Книге Чистых листов сказано: «Где пусто, там и чисто; где сердце, там и голова». Сердце корабля нашего – двигатель, голова его – рубка.
– Это толкование мне в голову не приходило, – признал капитан. – Начинайте.
Андрей устроился в кресле поудобнее и произнес нараспев:
– Во имя Звезд пылающих, во имя Солнца огненного…
– Андрей! – испуганно вскрикнул капитан. – Не богохульствуйте!
Секунду Андрей с недоумением смотрел на него. Потом покраснел и извинился:
– Это все Сококу, наш огнепоклонник. Я только что с ним говорил, ну и… Я не виноват, что в ваших ежегодных молитвах такие похожие начала.
– Во имя Вакуума, молчите! – взмолился капитан.
– Хороши, хорошо… Я начинаю.
Андрей откашлялся и затянул:
– Во имя Космоса холодного, во имя Вакуума иссушающего…
Когда церемония ежегодной молитвы поклонников Пустоты окончилась, капитан участливо посмотрел на Андрея.
– Трудно вам приходится, ваше пустейшество…
– Да. – Андрей со вздохом натянул комбинезон, который полагалось сбрасывать в ходе молитвы. – А что поделаешь? На крейсере пятьсот верующих, исповедующих девяносто три религии. Нельзя же для каждого заводить отдельного священника. Вот и верчусь, как белка в колесе…
Помолчав секунду, Андрей добавил:
– Кстати, «белка в колесе» – самое непристойное ругательство анималистов. Слышал бы меня наш биолог…