Пастух Земли
Шрифт:
Он дал знак своими пришедшим в себя жрецам продолжать церемонию. Ему поднесли сосуд с саомой, и брам принялся торжественно потреблять священное зелье под щёлкающий ритм глиняных барабанов и заунывную мелодию флейт. Осушив чашу, жрец завёл речитативом гимн богу Агни:
Царь жертвенной соломы, жрец посередь дома,
Бича повелитель, Агни, принести готовый
Жертву обоим мирам…*
Судя по всему, на возбуждённую только что произошедшими чудесами толпу священнодействие не производило обычного
Прими возлияния жертвенные, дары людей!
Царь дерева, чей жар наисильнейший, в венце из спиц,
Вспыхнул, разросся, как бич возницы в пути…*
Таинственные слова древнего моления богу Агни, чьё могущество люди только что видели здесь и сейчас, в конце концов захватили их и втянули в сакральное действо. Голос жреца достиг пика напряжения — саома уносила его душу в божественные чертоги.
Когда возжигают тебя, о Агни, вместе с другими Агни!
Ты приносишь богатство, ты пресекаешь беды.
Да возликуем мы, доблестные, живя сто зим! *
Гимн завершился и надо всем миром повисло благоговейное молчание. Оно продолжалось всё время, пока длились похороны райжи. Наконец все положенные животные были принесены в жертву, а домовина заделана чистейшей жёлтой глиной, перемешанной с красной охрой. Когда надо всем этим воздвигнут курган, райжа Прамарай, вождь клана Медведей в варе Аркаин, мимолётное орудие безумной машины, окончательно исчезнет из потока людской истории.
А вот Бхулак в нём всё ещё пребывал во плоти.
— Тэррет… Гопта, спасибо тебе, — поравнялся с ним, когда они возвращались в вару, Шамья.
— За что?
— Ты спас Нойт.
— Твою девицу-дасью? Я не люблю, когда людей отправляют к богам помимо их воли, Шамья. Но ты не сможешь взять её в жёны… если станешь райжой.
— Я не знаю, хочу ли им быть, — угрюмо ответил молодой человек.
Дальнейший путь они проделали молча. Молчала и Арэдви — она шла, ступая слишком уверенно, не как живой человек, а лицо её было неподвижным и взгляд сфокусировался прямо перед ней. Бхулак поглядывал на неё с тревогой.
— Что с тобой? — спросил он, когда они оказались одни в своей комнате. — И как ты это сделала — там, за речкой?..
— Собрала вокруг тебя заряды одного из видов природной энергии, которые создали напряженное поле и вызвали тихие разряды, — отвечала она, как всегда подробно и непонятно. — Потом они сконцентрировались в кратковременный плазмоид. Для тебя он был безопасен, но мог послужить оружием. Всем этим я слишком истощила свой собственный заряд. Теперь мне требуется длительная деактивация и подключение к энергетическим токам планеты.
— В общем, тебе надо отдохнуть, — заключил Бхулак.
– --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
* Ригведа, пер. Татьяны Елизаренковой.
29
Страна городов, вара Аркаин. 1998 год до
Бхулак загнал одолженную у Шамьи колесницу далеко в ковыльную степь и остановился рядом с поросшей соснами невысокой сопкой. В варе он сказал, что поехал на охоту — часто делал это в последнее время, не вызывая особых вопросов. Охота была постоянным развлечением и предметом азарта аркаинских мужей, который могли бесконечно хвастаться охотничьими трофеями: турами, кабанами, дикими лошадьми, лосями и оленями, рысями, волками и даже медведями. Последних, впрочем, следовало убивать лишь в исключительных случаях и с соблюдением сложных ритуалов — этот зверь считался покровителем клана.
На самом деле охота интересовала Бхулака мало — давно ушли времена, когда он со страстью ей предавался. Теперь животные стали для него такими же родичами, как и люди, потому он старался убивать их лишь при насущной необходимости. Ему просто хотелось остаться одному и подумать — в варе, даже в своей комнате, он всё время слышал голоса и смех людей, и всё окутывало дыхание густонаселённого человеческого обиталища: чад от очагов и плавильных печей, запах готовящейся пищи, животных и разлагающихся отходов. Стойла и открытые выгребные ямы были неотъемлемой частью этого города-дома, который очень напоминал Бхулаку канувшую в вечность Аратту. Только древний посёлок, где он родился, строился хаотично, а Аркаин — по строго выверенному плану, по крайней мере, его внутренний круг.
В одиночестве он мог остаться лишь вдали от пасущихся стад и лошадиных табунов, охраняемых вооружёнными коровьими юношами, от стаек женщин с бронзовыми серпами, вышедших на ежедневный сбор съедобных растений для людей и заготовку сена для скотины на зиму. Такие одиночные вылазки, конечно, довольно опасны — легко нарваться или на отряд воинов враждебного клана, или на диких дасов. Но для мужей Аркаина поиски подобных приключений — дело обычное и даже обязательное, ради подтверждения своего молодечества.
Да и в самой варе стало опасно, и чем дальше, тем больше. Потому Бхулак всегда оставлял там Арэдви — чтобы постоянно следить за развитием событий, которые могли пуститься вскачь в любую минуту. Собственно, сейчас он как раз и думал на эту тему — заехав в лес на холме и удобно расположившись там, прислонясь к нагретому утренним солнцем гранитному валуну.
Его очень занимал странный и многозначительный разговор, который произошел у него накануне вечером с Аргрикой. После похорон брам не сказал ему ни слова и явно всячески его избегал. Но вчера, когда Бхулак вместе с другими воинами занимались обычной вечерней болтовнёй и пением за ковшами камуса и браги, главный жрец подошёл к нему и тронув за плечо, попросил отойти. Мужи проводили их удивлёнными взглядами.
Удивлён был и Бхулак, и чувство это не покидало его на протяжении всей беседы, которая проходила в пустой по вечернему времени части дома, предназначенной для литейных дел. Они сели на деревянный топчан у холодной уже плавильной печи, прислонившись спинами к обложенной саманными кирпичами стене. Бхулак ждал начала разговора, но жрец медлил.
— Эта печь соединяется с колодцем, — сказал он наконец, указывая на глиняный оголовок внутреннего колодца. — Ты знаешь, почему?
Бхулак выжидательно молчал, и жрец через минуту продолжил: