Пастух Земли
Шрифт:
Мелодия флейты стала резкой, визгливой, удары задающего ритм гонга участились, голос тоже запел быстрее. Ускорились и движения танцовщиц, они становились всё более чувственными, почти похотливыми. Женщины бешено вращали бёдрами, а питоны переползали по их телам, обвиваясь вокруг то талии, то бёдер, раскачивая поднятыми головами и трепеща хвостом.
Всё чаще они проползали у женщин между ног, а те движениями изображали пылкую страсть. Бхулака вместе с молча смотревшими на действие зрителями тоже охватило всеобщее едва сдерживаемое возбуждение. Резкие звуки, запах блестящих разгорячённых
Впрочем, сегодня совершалась лишь малая церемония. Бхулак знал, что тут происходят гораздо более грандиозные и страшные праздники, когда сотни танцовщиц отдают Матери свою тёмную энергию. Тогда приносятся и кровавые жертвы, и не только свиньи, овцы и собаки — люди тоже, юноши и девушки, и дети, совсем маленькие мальчики и девочки… Обычно такие радения совершались на похоронах здешних владык, и Бхулак радовался, что сегодня не тот случай.
Слышал он и шёпотом передаваемые рассказы о более таинственных службах, совершавшихся без зрителей, где происходит настоящее проникновение змей в женщин, и в которых, наряду с питонами, принимают участие и ядовитые гады…
Танец завершался, мелодия вновь замедлилась, движения танцовщиц стали более плавными, наконец флейты и голос стихли, раздался последний удар гонга, и все замерли. Питоны соскользнули с влажных тел и уползли во тьму, а оттуда выступила величественная фигура в роскошных одеждах и тоже в маске — куда великолепнее, чем у танцовщиц, инкрустированной нефритом и золотом. В руках человек сжимал волнистый нефритовый посох, изображавший змею с квадратным лицом богини-улитки. Под маской богоподобного существа скрывался Ханжо, недавно провозгласивший себя главным жрецом храма.
Девушки подходили к нему по очереди, а он прикасался драгоценным лицом Богини к их головам и лону, после чего танцовщица удалялась вглубь храма.
Бхулаку тоже следовало туда проникнуть. Внимание толпы было поглощено кульминацией действия, и он скользнул во тьму — когда нужно, он умел становиться незаметным. Вслед за женщинами зашёл в прилегающее к большому залу помещение, и пользуясь тем, что оно было ещё более темным, чем-то, где происходило богослужение, скрылся в углу в тенях, внимательно наблюдая над снимающими маски утомлёнными танцовщицами. Хотя, в общем, лишь за одной — ещё во время танца его острый взгляд заметил то, что она скрывала на своём теле под густым слоем краски…
Девушки болтали и хихикали, омываясь водой из стоящих тут же больших кувшинов. По мере того, как узоры сходили с их тел, у некоторых становились заметны татуировки — как и во всём остальном мире, тут любили разукрашивать свои тела во славу богов и духов, и просто на удачу в жизни. И — вот она!
Девушка была довольно высокой и гибкой, с узкими плечами и небольшими, торчащими вверх грудями, не слишком широкими, но округлыми бёдрами. Лицо её показалось Бхулаку печальным, во всяком случае, она молчала и как будто сторонилась своих товарок.
Но главное он уже увидел: на её животе виднелась татуировка в виде креста с загнутыми концами — символ изливаемой на мир солнцем жизни и вечного возрождения.
Приведя себя в порядок, танцовщицы одевались и одна за одной выходили в боковые двери. Бхулак заметил, что набедренная повязка той, за которой он следил, соткана из драгоценного шёлка. Простые люди такую ткань не носили.
Бесшумно переместившись под защитой теней и до сих пор никем не замеченный, Бхулак приблизился к тоже собирающейся уходить женщине вплотную, тронул её за плечо и тихо произнёс:
— Госпожа Ай.
Она вздрогнул, будто её ударили и едва сдержала крик.
— Не бойся, — по-прежнему вполголоса проговорил мужчина. — Я друг.
Она молчала, дрожа — похоже, паника захлестнула её с головой и лишала какой-либо возможности думать и говорить.
— Кроме меня, никто пока не знает, что ты здесь, — Бхулак старался, чтобы голос его звучал ровно и успокаивающе, словно разговаривал с дикой кобылицей, которую хотел усмирить. — Но скоро Ханжо об этом узнает, надо торопиться.
— Откуда ты?.. — начала девушка, но замолкала, словно ей перехватило от страха горло.
Поняв, что она хотела спросить, Бхулак ответил — подробно и обстоятельно, насколько это было возможно в такой ситуации. Лучше было потерять несколько секунд, но дать девушке успокоиться.
— Я знал, что ты не уходила из города. И знал, что жива — Ханжо тебя до сих пор ищет. Дня два назад мне рассказали, что в храме новая танцовщица, о которой там не хотят рассказывать. Я пришёл сюда и заметил твои татуировки — я про них знал.
— Откуда? И кто ты?
— Я Нюлан. Меня прислал твой брат, чтобы спасти тебя.
Это была даже не совсем ложь — он и правда намеревался доставить госпожу Ай царю Гуйфана.
— Откуда ты знаешь танец змеи? — спросил он в свою очередь.
— Меня обучала мать обители. Она наставляла меня с тех пор, как я приехала в Нюгуа. Она ненавидит Ханжо и думает, что он оскорбил богиню, когда стал главой храма.
Бхулак понимающе кивнул.
— Теперь слушай, — продолжал он. — Ханжо всё равно скоро узнает, где ты — это вопрос дней. И тогда мать обители тебя не спасёт — если нужно, он убьёт её.
— Что же мне делать? — со слезами в голосе спросила она.
— Бежать, — твёрдо ответил он. — Я тебе помогу. Танцовщицы же могут выходить в город?
— Да, — кивнула она, — только я не хожу — боюсь, что узнают.
— Завтра придётся. Жди меня на закате у пирамиды. Оттуда мы пойдём в город.
— А дальше?
— Уйдём из него.
— Как?
— Через лаз под стеной.
В помещение зашла пожилая жрица, высматривавшая задержавшуюся танцовщицу. Бхулак почтительно поклонился святой матери, незаметно сжал руку Ай и удалился. Ничего подозрительного в его разговоре с девушкой не было — мужчины после танца змеи часто просили танцовщиц о встрече. Это не запрещалось — если, конечно, они пожертвуют на храм достойное количество бронзы и нефрита.