Пастухи призраков

Ламичева Юлия

– Вам не надо так беспокоиться, – твёрдо произнёс Ван Юн. – Здесь и сейчас нельзя беспокоиться. Опасности нет. Та бабка была глупа. Одержимость бывает демонами, или когда злые духи внутри человека. Зелёная мазь тогда не помогает, надо звать заклинателя. Се не причиняют ни пользы, ни вреда. Живут в потоке, как все десять тысяч существ, им нет дела до людей, но некоторые люди слышат се. Те, чья способность разделять вещи ослаблена: дети, старики и женщины, кому присуща страсть к необузданности, распущенность, нежелание сдерживаться, подчиняя себя дисциплине.

–

То есть с каждым может случиться, – заключила Лена.

Ван Юн кивнул.

– Лаоваи лечат слушающих се в больницах вместе с сумасшедшими, теперь в Китае тоже так лечат. Несведущему нетрудно спутать. Слушающие се не отделяют голоса се от своих мыслей. Отказываются от еды, бродят, не зная, где, произносят бессвязные речи и совершают сумасбродные поступки. Воды боятся, темноту и холод ненавидят, стремятся к огню – этим слушающие се отличны от лишившихся ума по другим причинам. Не достигают потока, но иногда похожи на колдунов или предсказателей: говорят разными голосами, видят будущее, вещи, которые не замечают другие, огонь и железо не причиняют им вреда.

– И электричество, – вставила Лена.

– Электричество их привлекает. Может быть, они его едят. Дети слушающих се не слышат се, достигают потока, но в нём не тонут. Их не нужно лечить, они следуют своей природе.

– Ясненько, – зловеще прошипела Лена. – Всегда чувствовала, что эти вот приключения бегемотиков Муми-Троллей – сплошная чернуха. Наверно, то же самое относится ко всей детской литературе. Значит, мне не светит прикрыть Нюськины вылазки в эту канализацию?

Ван Юн отрицательно качнул головой.

– И японских призраков под кроватями она видеть не перестанет, даже если я скормлю ей бидон этой зелёной дряни или отдам банде психиатров на опыты?

– Зачем вы говорите ужасные вещи? – грустно спросил Ван Юн.

– Ну, это помогает меньше бояться, не знаю, почему. Ладненько, С Нюсей разобрались…

– Девочка Нюся вырастет, научится молчать и не будет отличаться от людей.

– И на том спасибо, хотя если ты имеешь в виду себя, то…. А, чья бы мычала. Кстати, обо мне. Как там у меня с голосами – начну я их слышать? И поможет ли мне твоя мазь, если ею правильно мазаться?

Ван Юн окинул Лену задумчивым взглядом, точно примериваясь шить ей пальто.

– Китайцы не едят мазей, мы ими мажемся, – мягко ответил он. – Я не знаю, что случится с тем, кто её съест, но вряд ли вы услышите голоса се по этой причине. А вы… ещё кого-то угощали зелёной мазью? Извините.

– Ты меня совсем ниже плинтуса держишь, – фыркнула Лена. – Сами наелись. Мой папа и ещё один… родственничек. Они сюда пока не попадали, папа пытался, но у него заморочки с воронами, долго рассказывать. Короче, я за него практически спокойна. А вот Ромка может попасть. Попадать у него получается лучше, чем всё остальное.

– Может попасть, – эхом откликнулся Ван Юн.

– Вот-вот. А чем это грозит? И вообще, не хотелось бы проваливаться непонятно куда всякий раз, как придёт фантазия поспать.

– Я неучёный

человек, – напомнил китаец. – Моё мнение немного стоит. Я думаю, что теперь дверь для вас открыта, как для меня и для девочки Нюси.

Лена поморщилась: от последней фразы китайца пахнуло Серёгой.

– Пожалуйста, разрешите дать вам совет, – продолжал Ван Юн. – Если я прав, вы не будете видеть поток только во сне. Нюся умная девочка, всегда закрывает вторые веки. Постарайтесь делать также. Нельзя смотреть на оба мира сразу, мой отец так делает, от этого его поведение не всегда понятно. Люди считают его странным.

– Напугал ежа голым задом, – огрызнулась Лена. – Уеду в Китай, иностранцам прощают больше, чем местным психам. Забыла сказать, твоя мазь здорово помогает от диатеза, так что спасибо. Всё-таки дал бы баночку, не пугайся, есть не стану, просто меня аллергия на работу снова одолевает.

– Я могу делать мазь только для того, кто слышит се, в обмен на его кровь. Такое правило, правило нельзя нарушать. Кровь пойдёт на новую порцию мази для другого человека.

– Мам, смотри, какая…

Прибежала Нюся. На «удочке» (верней под ней, потому как леска на палке отсутствовала) уныло болталось нечто волнующей формы, отдалённо напоминающее детский рисунок. Живой. Во всяком случае, оно дёргалось.

– Я бы сказала, какое… – Лена инстинктивно отодвинулась, опасаясь испачкать ночную рубашку. – Брось сейчас же!

– Мама, это же моя рыба! Я её придумала!

– Нюсь, это не рыба, а редкостная хрень. Ты же сто раз видела рыб в зоомагазине,

– Как в магазине я не умею.

Лена вспомнила о важности поддержки детского творчества родителями.

– Ну ладно, у тебя тоже ничего получилось, бывает… – промямлила она. – Зато в ней нет глистов… то есть хаттифнаттов… тьфу, се.

– Они живут только в настоящих вещах, – заявила Нюся. – Вот.

«Удочка» исчезла вместе с неаппетитным довеском, а над раскрытой Нюсиной ладошкой повисла страдающая базедовой болезнью рыбка. Магазинная, с веерным пятнистым хвостом. Под чешуёй копошились хаттифнатты. Рыбку Лена узнала (страшный скандал во время покупки капель от собачьих клещей, когда Нюся возмечтала об аквариуме). Лена ощупала себя. Ни карманов, ни сигарет в ночнушке не оказалось, но сигаретная пачка материализовалась у неё перед носом. Хаттифнаттов в сигарете не было, вкуса тоже.

– Здорово! – воскликнула Лена, водворяя на место отпавшую челюсть. – Как настоящая: чешуйки, плавники, всё такое…

– Она настоящая, – протянула Нюся обиженно. – Я взяла её в магазине, ну, где я ревела. А ту рыбку я сама придумала. Я хотела подарить её тебе. Она тебе не понравилась?

– Крутая была рыбка, спасибо. Эта тоже хорошая, подари мне её.

– Она же в магазине! Ждёт, пока её купят и полюбят. Чужое брать нельзя, ты сама говоришь. Я придумаю тебе ещё, мам.

– Паршивая рыбина действительно в магазине? – резко обернулась Лена к Ван Юну.

Тот кивнул. Нюся тряхнула рукой, рыбка пропала.