Пастушок
Шрифт:
– Папочка, ты дашь денег на краску? – строго спросила у него дочь.
– Не надо никаких денег! – вскричала Женька, – у меня есть! Не бойся, дешманскую не куплю. Где здесь магазин? Сегодня торговый центр, кажется, на ремонте.
Дмитрий Романович улыбнулся, ставя на стол две тарелки – с печеньем и бутербродами.
– Ах, Евгения Николаевна! Перестаньте. Я, как и вы, кандидат наук. Поэтому знаю, какая у вас зарплата. Деньги на краску я дам.
– Я не кандидат никаких наук, – покраснела Женька, – я доктор! Ну, в смысле, врач Скорой
– Судя по твоей рабочей одежде, твой постоянный клиент, то есть пациент – сеньор Помидор, страдающий кровохарканьем, – улыбнулась Маринка. Женька вздохнула, усилив темп барабанной дроби ногтями страшной длины и яркости. Когда Дмитрий Романович сел за стол, сперва водрузив на него три чашки, она сказала:
– Ну, хорошо. Я вам объясню, почему на мне ночная рубашка Ирки.
– Да потому, что это – самый приличный и самый чистый предмет Иркиной одежды из всех оставшихся, – иронично предположила Маринка, – ты, вообще, не в ужасе от того, что с ней происходит?
– Мариночка, если б Женя не была в ужасе, то, наверное, не приехала бы сюда, – заметил Дмитрий Романович, размешав в своём чёрном кофе три ложки сахара, – все мы в ужасе! И велик он из-за того, что всё это происходит с очень талантливым человеком. Ты знаешь, Женечка, вчера Ира впервые за двадцать дней своего пребывания здесь села за рояль!
– Её потом долго били? – спросила Женька, также запустив ложку в сахарницу. Маринка от подслащения отказалась.
– Наоборот, – сказал Керниковский, – была овация! Здесь полгорода собралось. Рояль очень громогласный.
– Полгорода собралось? Это интересно. Так она что, играла перед открытым окном, совершенно голая?
– Нет, в трусах, – сказала Маринка, поднося чашку к губам, – но какая разница? Лично я не могу понять, как голая девка может быть интереснее Моцарта! Или Баха. Или Вивальди.
– Теоретически всё возможно, – не согласился Дмитрий Романович, – а практически и подавно. Голая девка – штука непредсказуемая.
Евгения Николаевна сделала отрицательный жест и уныло вгрызлась в бутерброд с сыром, иногда всасывая глоток горячего кофе. Эти занятия не мешали ей говорить. Она заняла сторону Маринки, сказав:
– И я не могу этого понять, особенно если это голая девка с пустой башкой и полным отсутствием воспитания! Когда Ирочка переехала, все жильцы нашего подъезда договорились, что каждый год они будут отмечать этот день как праздник. А я жила с ней в одной квартире! С рождения! Представляете?
– Женька, на твоём месте я бы даже и не рождалась, – цокнула языком Маринка, – бедная девочка!
Когда Женька съела три бутерброда с твёрдым голландским сыром и один с плавленым, ей напомнили о её желании объяснить, почему Иркина ночнушка имеет столь необычный облик и содержимое. Женька очень долго молчала, обдумывая ответ. А потом сказала:
– Дмитрий Романович, я вам всё объясню. Но сперва хочу
Керниковский молча наклонил голову. Его дочь глубоко зевнула. Но, когда Женькин вопрос прозвучал, насмешливый рот захлопнулся очень звонко. Этот вопрос был таков:
– Скажите, Дмитрий Романович, разве все священники – упыри?
– Да, вопрос, действительно, философский, – мрачно признал педагог, – но он очень многогранен. Ты, может быть, пояснишь, на каком фундаменте он возник?
Женька согласилась и объяснила. Её не перебивали. Ещё бы! А потом долго длилась растерянность.
– Всё понятно, – промолвил Дмитрий Романович, – значит, Галочка утверждает, что Ирка сладко спала, во сне улыбалась, а рядом с ней сидел за столом монах? И что-то писал гусиным пером на листе пергамента?
– Да, всё так, – подтвердила Женька.
– И Галя убеждена, что этот монах – упырь, считая его упырём лишь по той причине, что он – монах с гусиным пером? Других доказательств нет? Да и не нужны они?
– Да, всё так, – повторила Женька и цапнула бутерброд с финской колбасой. Её собеседник так глубоко задумался, что хотел было закурить, но вовремя спохватился, вспомнив, что он находится не на улице, и отдёрнул руку от сигарет. Тут подала голос Маринка:
– Папа, да что ты ломаешь голову? Этой Гальке всё померещилось! Ведь она ненормальная, как и её мамаша! Она давно помешалась на упырях. Ты чего, не знаешь? Все мужики, которые ей не нравятся – упыри, сосущие её кровь. А главный упырь – её бывший муж, который из-за неё чуть не спился! Васька!
– Упырь Лихой, – вдруг проговорил Керниковский и торжествующе поглядел сначала на Женьку, потом – на дочь. Обе удивились. Переглянулись.
– Упырь Лихой, вы сказали? – с тревогой спросила Женька, – что это значит?
– А это значит, что в первой половине одиннадцатого века в Новгороде жил некто Упырь Лихой. Упырём он не был. Но не был он и монахом. Он был попом. Но Галька не отличит попа от монаха. Короче, Упырь Лихой. А вот почему его так прозвали – убей, не помню. Возможно, даже не знаю. Этот Упырь Лихой занимался тем, что безвылазно сидел в келье и переписывал для Владимира, старшего сына Ярослава Мудрого, книги пророческого содержания. Ведь печатных станков тогда не существовало! Ещё про него известно, что он был великий постник – ел только хлеб с отрубями, которым делился с мышками. Вот тебе и ответ.
Изо рта у Женьки выпал кусок финской колбасы.
– А при чём здесь Галька?
– Галька при том, что Маринка правильно говорит, она помешалась на упырях и наверняка про них в Интернете роет частенько. Вот и наткнулась на это имя – Упырь Лихой. Конечно, у неё в памяти отложилось, что этот Упырь Лихой был священником. Значит, все священники – упыри. Логика железная.
– Ну а каким образом этот Упырь Лихой оказался в комнате рядом с Иркой? – не унималась Женька, – это нелепость, Дмитрий Романович!