Пастырь из спецназа
Шрифт:
Священник прикрыл глаза рукой от невыносимого света и вгляделся еще внимательнее. Казалось, люди внизу ничуть не страдают ни от кошмарной интенсивности света, ни от тяжелого цветочного смрада – иначе назвать этот дух было невозможно. Их глаза были широко раскрыты и направлены на костолицего проповедника, а на лицах сияли широкие, счастливые улыбки.
Где-то за кулисами мерно, в четверть силы застучали барабаны и запели нежные, тихие скрипки. Народ покачнулся вперед…
– Братья и сестры! – громко возопил со сцены костолицый и воздел свои длинные руки вверх. –
– Ве-ерим! – единой волной качнувшись вперед, как одна глотка выдохнула толпа.
– И бог смеется от счастья, видя, как любят его в каждом божественном творении возлюбленные дети его! Верите ли вы мне, апостолу его?!
– Ве-ерим!
Отец Василий вжался в стену. Он видел: все эти люди там, внизу, не в себе! Они подчинялись всему, что несла в себе эта жутковатая, сатанинская «служба»: ускоряющемуся реву барабанов, призывам скрипок, каждому слову и каждому жесту костолицего проповедника. И когда они в очередной раз подчинились призыву костолицего и начали срывать с себя одежды, удивляться было нечему… поздно было удивляться: «этот» владел ими целиком, как своей рукой или ногой.
– Возлюбите господа в ближнем своем! – взревел костолицый, и обнаженные, истекающие слюной, с обезумевшими глазами люди кинулись друг на друга, аки дикие звери.
«Апокалипсис!» – прошептал отец Василий и, не отдавая себе отчет в том, что делает, придвинулся к перилам и воздел руки к небу.
– Стойте! – крикнул он. – Остановитесь, люди! Так нельзя!
Но его словно никто и не слышал. Мужчины совокуплялись с женщинами прямо на полу, среди беспорядочно разбросанной одежды и таких же потных, потерявших разум людей.
– Прекратите! – заорал священник. – Именем господа нашего Иисуса Христа призываю вас!
Но его не слышали. Полные сорокалетние домохозяйки и черные от мазута и загара мотористы и экскаваторщики, тощие бледные работницы контор и ухоженные служащие офисов были заняты только собой и тем «господом», что прямо сейчас снисходил до них, прямо в это кишащее, дышащее смрадом, стонущее и потеющее варево человеческой плоти.
И тогда священник вздрогнул и, трижды осенив себя крестным знамением, обвел руками вокруг себя, четко заключив пространство актового зала в воображаемый круг, и страстно, со всей мощью своей души произнес:
– Силой господа Иисуса Христа внутри меня, …которому я служу всем сердцем, всей душой и всеми силами, …я окружаю этих людей кругом его божественной защиты, …который не смеет переступить ни один грех.
Он еще раз обвел руками вокруг себя, заключив пространство зала в воображаемый круг, и еще раз трижды перекрестился.
Применение этой молитвы, услышанной им под страшным секретом от одного семинариста, было против всяких правил. Но он знал: сейчас действует лишь одно правило: сила его обращения к нему.
Все так же призывно стонали скрипки и все так же навязчиво задавали ритм барабаны, но что-то изменилось. Кишение внизу словно замедлило свой темп, и растерянные, обнаженные люди почти разом посмотрели наверх, туда, где стоял, разведя руки в стороны,
– Братье и сестры! – громыхнули динамики. – Я, апостол божий Борис, призываю вас!
Отец Василий впился взглядом в костолицего и в тот же момент понял, что совершил роковую ошибку, позволив ему завладеть своим вниманием, потому что уже в следующий миг – он это чувствовал – люди внизу, проследив за его взглядом, точно так, как и он, оборотились к проповеднику.
– Братья и сестры! Слава божия с вами! – воздел руки вверх костолицый. – С нами бог! – и рывком бросил свои длинные руки вниз, к широко распахнутым глазам и разинутым ртам.
– С нами бог! – послушно вторили человеческие голоса.
– С нами бог! – уже громче повторил костолицый, совершив руками в точности такой же жест.
– С нами бог! – уже увереннее всколыхнулась масса.
Это было похоже на ключевую фразу, которую используют иные эстрадные гипнотизеры, но в отличие от них у костолицего все было доведено до совершенства.
– Дайте мне его! – решительно ткнул костолицый пальцем в священника, и масса взбухла, забурлила, подалась к проходам и послушно потекла туда, куда ей указали.
«Господи, помилуй!» – охнул отец Василий и метнулся к выходу. Но там, в коридоре, уже кипела рвущаяся к нему бессмысленная человеческая плоть.
Он подался назад, оценил конструкцию актового зала, решительно перешагнул за перила и, ухватившись за них руками, быстро пошел над партером в сторону окна. Другого пути здесь нет – это он видел. И когда преследователи начали протягивать к нему свои руки, отец Василий уже выбил стекло локтем и, уцепившись за металлическую раму, подтянулся и выбросил свое большое тело на покатую кровлю.
Он поехал вниз, как на салазках, – все быстрее и быстрее. А потом в глазах мелькнуло черное ночное небо, цветные новогодние гирлянды и – лишь на долю секунды – огромный белый сугроб свежеубранного снега. На него навалилась темнота, беспомощность и ощущение полного провала – в прямом и переносном смысле. И еще очень не хватало воздуха…
Его потянули, а потом и сильно рванули за полу дубленки, и отец Василий с облегчением вынырнул наружу и вдохнул сладчайшего кислорода.
– Ты чего здесь делаешь, мужик? – склонился над священником здоровенный парень в камуфляже.
Отец Василий хотел ответить, но язык не слушался, а в глазах все еще плавали разноцветные искры.
– Язык проглотил? – сурово переспросил охранник и, поставив отца Василия на ноги, несильно его встряхнул. – Это ты, что ли, стекло разбил?
Он определенно слышал звон разбитого стекла, но самого падения в сугроб так же определенно не видел, и предположить, что странный небритый мужик свалился сюда с крыши, с высоты третьего этажа, еще не успел.
Двери Дома рыбака распахнулись, и на улицу вывалилась толпа голых, обезумевших людей. Парень оглянулся на шум, да так и застыл, выпучив глаза и широко открыв рот. Это явно был тот самый «новенький Сашка», о котором говорили охранники с полчаса назад.