Пастыри чудовищ
Шрифт:
Понимаю. То есть, конечно, мне приходится прилагать малость усилий, чтобы вообразить, что в теле девятилетнего ангелочка поселилась хитрая, злобная тварь. Что она готова убивать дальше. Что чуть не убила меня.
— Вообще-то, я как раз обдумывала — как заставить её пойти в открытую, — добавила Ардедл. — Так что тут ты на ура справился, разве что поторопился. Кстати, а что ты ей такого сказал, что она решила спеть?
Махнул рукой, скроил многозначительную мину.
А ведь я почти ей подсказал ответ. Пару бы секунд — и ляпнул это своё «Они тебя защищали», я же почти дал ей версию,
Представилось вдруг — девочка размазывает слёзки по щекам над моей беспомощной тушкой. А на губах — легким отблеском — торжествующая улыбочка.
— У нас вообще, — голос выходил сиплым, — есть шанс, что милая бабуля нам поверит и прислушается к твоим советам?
— Примерно один из ста, — отозвалась Арделл. — Но придётся за него как следует ухватиться. Видишь ли, старшая дочь обмолвилась… в последнее время Милли повторяла, что очень хочет к бабушке.
* * *
Разбирательство вышло громким и предсказуемым. Милли пошмыгивала носом и блистала в ореоле тихой святости — один в один маленькая Целительница, как ее иногда в детских книжках малюют. Гризельда Арделл сыпала аргументами, фактами, именами свидетелей и прочими маловажными вещами. Время от времени потыкивала пальцем наглядное пособие.
В смысле, меня. От меня многого не требовалось — выглядеть укушенным да жалким, с обеими ролями я справлялся. Вовсю демонстрировал укусы да невинность и сокрушенность физиономии. Даже не скрежетал зубами, когда Милли поглядывала со страхом и лепетала, опустив глазки, что дядя ее напугал и сделал больно. И она просто решила спеть ему песенку. А почему на него прыгнули зверьки — она не знает. Зверьков купили папа и мама. Она никому не сказала — думала, все будут сердиться. Ей было страшно.
И всё это — с забитым видом, губки дрожат, тонкие пальчики теребят подол сиреневого пышного платьица, и прерывистые вздохи — раз-два-три, в такт дрожи плеч.
Стоило Гриз спросить, как вышло так, что на Мариэль тхиоры тоже кинулись, как Милли раздрожалась заново, прошептала, что не помнит, совсем не помнит, было так страшно… И залилась слезами.
— Мариэль, конечно, припомнит песню, — сказала Арделл, и этим вызвала у притворщицы нервное «ик». — Или мы можем сделать проще. Я разбужу тхиоров. Кто-нибудь знает балладу про Синейру и Эмменейриха? Гроски, вот ты её споёшь. И мы посмотрим — что заставляет зверей атаковать.
Было бы просто отлично, если бы госпожа Йорберта Дорми прислушивалась хоть к чему-нибудь, помимо всхлипов очаровательной внученьки. Но она не сделала нам такого одолжения — так что всё упёрлось в «Это вы подстроили!», «Да что вы тут городите!» «Я была о вас лучшего мнения!» Милли отослали в ее комнату, дабы не расстраивать нашими физиономиями злоумышленников. А заказчица принялась исторгать из бульдожьих челюстей громы и молнии, и все на наши незадачливые головы: да как мы могли подумать такое о ребёнке, да кто вообще просил Арделл шастать по несчастному, сгоревшему поместью, «А этого вообще стоит судить — за то, что он испугал девочку!»
— Ну, прощенья прошу, —
Госпожа Йорберта уничижила меня взглядом с высоты стула и от широты своих объёмов.
— Словам такого, как вы доверять не приходится.
— Справедливо. Но ведь на это и существует «Истина на ладони». Мы можем неплохо подкрепить свой рассказ — если повторим его под зельем правды.
Всё равно что говорить с бочкой. Завёрнутой в богатую ткань здоровенной бочкой, в которой бродит сусло — она будет негодующе булькать в ответ на любые твои потуги.
Меня обвинили в грехах, которые я сам в себе пока не мог обнаружить (было как-то даже лестно). Арделл заявили, что она мошенница, всё просчитала, но уж теперь-то её выведут на чистую воду. Фаррейнам сообщили, что они не справились с такой малостью, как присмотреть за ребёнком.
Семейная пара Фаррейнов во время экзекуции тихо костенела от ужаса в попытках не потерять себя в глазах света и любимой родственницы. У муженька страх перед тёщей и мнением окружающих пересилил, так что он уже к исходу пятнадцатой минуты начал робко вставлять фразочки, что нет, девочка-то на самом деле очень хорошая… разумеется, они справились… они приложат больше стараний, ведь пригреть маленькую сиротку их долг… У жены оказалось мозгов побольше — а может, она припомнила изорванное лицо своей средней дочери на подушке.
— Я понимаю, что девочка пережила страшное горе… Но, возможно, моя покойная сестра действительно позволяла ей слишком многое. Теперь, когда этих… ужасных созданий больше не будет, я уверена, нам легче будет найти общий язык, и…
Госпожа Йорберта цыкнула на дочь и обозначила, что нет уж, второго шанса не будет, как она вообще могла доверить милую кровиночку этой семейке?!
— И я с самого начала знала, что с вами не может не кончиться подобным образом, — тут от грозного взгляда перепало уже зятьку. — Документы готовы, и я сегодня, слышите, сейчас же забираю Милли из этого дома!
Последней косточкой в горле стал денежный вопрос. Фаррейн припомнил визит Нэйша. Йорберта долго распространялась на тему нашего вопиющего непрофессионализма и обозвала меня уголовником (справки, что ли, наводила?). Госпожа Фаррейн добавила мои подозрительные шмыгания по коридорам и и разбитый лоб сыночка (хотя непонятно — тут я-то при чём). Арделл поставили в вину резкий тон и неподобающий вид.
Гриз вряд ли могла что-то ответить: она сражалась с тхиорами, которые пробудились и, как самые догадливые, решили свалить из этого бардака.
— То что вам причитается — получите у управляющего, — и слуги проследят за тем, чтобы вы покинули поместье немедленно! — величественно донесла наконец Йоберта Дорми. — И не пытайтесь испугать нас этими тварями. Я была о вас лучшего мнения, Арделл — и подумать только, когда-то я доверяла вашим суждениям!
— Может быть, вы захотите вспомнить мои суждения, — сквозь зубы отозвалась Арделл, запихивая строптивых тхиоров поглубже в корзинку. — Очень вас прошу — сделайте это… хотя бы когда знаки станут очевидными и вы встревожитесь всерьёз.