Пастыри. Четвертый поход
Шрифт:
Народу собралось не так чтобы много – человек десять. Почти всех Илья знал по прошлым рыбалкам – учителя Вениамина Ивановича, магазинных дел мастера Альберта Анатольевича, средневолжского эколога с чудной фамилией Куянагаев и не менее чудным именем Ян. Это были, так сказать, сливки местного общества. Довеском к ним шли друзья Дрозда, особого места в жизни не занявшие, но все же обзаведшиеся к сорока годам семьями, детьми и каким-никаким достатком. Толстый механик Витька Семенов, вечно поддатый дядька по прозвищу Мышь, фанатичный
Загнав машины во двор Киргизской дачи, вся компания дружно отправилась «хлебнуть чайку».
– Приветствую сей терем дивный в его минуты роковые! – дурачился Рыков, обозревая дом и окрестности. Терем, по правде сказать, выглядел так себе – обшитый крашеной вагонкой сруб, холодная мансарда наверху и, наоборот, утепленная большая веранда, пристроенная сбоку.
Дородная, статная Киргизиха, в накинутом на плечи полушубке, стояла на крыльце и здоровалась с гостями. Когда она с высоты своего роста разглядела среди мужиков маленькую Яну, то искренне возмутилась:
– Ну вы чего, дебилы? А ребенка-то в такую рань зачем подняли? Небось, на лед еще потащите, а? Пацан, ты чей?
Яна мелко захихикала. Илья, покраснев, полез вперед – объясняться. Но его уже опередил Рыков, незаметно возникший откуда-то сбоку:
– Здравствуй, Лиля! Это не пацан, это весьма симпатичная девушка Яна, она приехала вместе с нашим афганским героем Ильей.
– Ба! – тут же забыла про Яну Киргизиха. – Никак сам Сережа Рык к нам пожаловал! Вот уж думала, никогда больше не увижу...
Они по-старинному, троекратно поцеловались. Вышедший на голос жены Киргиз только сердито сопел, и, когда улыбающийся Рыков протянул ему руку: «Ну, здорово, Киргизня! Как жизня?..», пожал ее с явной неохотой.
И снова тревожно затрепетала в голове у Ильи мысль: «Его тут не очень-то любят, особенно мужики. Зачем он приехал? Для чего? К кому? Ну не к этой же гренадерше Лиле Киргизовой... Хотя явно было что-то у них, вон и муж злится, и она сама вся зарделась».
Однако никакого развития эта «сцена на крыльце» не получила. Возникшую неловкость сгладил Дрозд, нагруженный несколькими рюкзаками и ледобурами:
– А ну, ра-аступись, народ. Че стоим-то, как неродные? Аида чай глотнем – и на лед пора, седьмой час уже!
Рыбаки зашевелились, забегали, разгружая машины. Многие даже не стали заходить на просторную веранду, где пыхтел старинный, с медалями, артельный самовар, торопясь скорее двинуться по заснеженной тропинке вниз, к реке.
Вскоре на сером волжском льду уже темнела цепочка людей, для которых охота, а точнее рыбалка, была пуще неволи...
Яна, вопреки уговорам Дрозда и Ильи, не осталась на даче вместе с Киргизихой и еще тремя женщинами, женами любителей подледного лова.
– Ты-что, Пр-вал-ов! К-гда-еще я т-кое-у-в-жу! – протараторила девушка, и сломить ее упорство не удалось
Так и шагали они сейчас вместе, рядом – Илья с рюкзаком и рыбацким ящиком на плечах и Яна, вызвавшаяся нести зачехленный бур.
Впереди них плотной группой месили снег Дрозд, Рыков, Киргиз и еще несколько мужиков. Ветер время от времени доносил обрывки разговора, из которого Илья понял, что Рыков пользовался среди рыбаков непререкаемым авторитетом. Все его знали и явно побаивались, видимо, оставил по себе он в Средневолжске память лихую и долгую...
...Солнце клонилось к закату. На снег ложились длинные фиолетовые тени. Ледяной ветер гнал поземку, высекал из сигареты искры, слепил глаза. Илья со вздохом встал и, помахав руками, чтобы согреться, принялся выбирать удочки. Нынешняя рыбалка оказалась для него не очень-то и удачной. И дело было вовсе не в небольшом – три судака и один блудный лещ – количестве добычи. И конечно же, не в том, что Яна, подтверждая старую истину: «Новичкам всегда везет», натаскала почти два десятка рыбин, живописно валяющихся сейчас вокруг трех ее лунок.
«И принесла ж его нелегкая, козла драного!» – в сотый, наверное, раз думал Илья, глядя, как Рыков опять подходит к Яне. Бритый депутат с самого начала рыбалки начал увиваться вокруг девушки, оказывая ей знаки внимания.
Во время обеда Дрозд, заметивший, что Илья хмур и напряжен, переговорил со своим другом детства, отведя Рыкова в сторонку. Илья направился было к ним, но разговор оказался коротким – депутат хлопнул Дрозда по плечу и громко сказал:
– Все, понял, понял...
Однако спустя пару часов вновь зачастил к Яниным лункам.
«А вот я ему вечером морду набью!» – вдруг решил Илья, и на душе сразу стало светло и легко...
...День уже клонился к вечеру, когда из серой сумрачной волжской дали возник, словно странствующий рыцарь в иерусалимской пустыне, шустрый дедок с рыбацким дюралевым ящиком и мешком на старых санках. Одетый в выцветший тулупчик и разношенные валенки, с кривым, древним, как музейный экспонат, ледобуром, он еще издали крикнул широким полумесяцем расположившимся на льду рыбакам:
– Здоровьичка вам, люди добрые!
– И тебе не хворать! – откликнулся Дрозд.
Дед, определив для себя, кто тут главный, двинулся к сидящему над лункой бывшему прапорщику. Илья, несколько утомившийся от рыбалки – клевало плохо, а без клева интереса торчать на холодном ветру мало, – прислушался к разговору.
– Мы-то с вечера еще выехали, – рассказывал старик Дрозду, присев на свой самодельный, склепанный из обшивки от старой моторки ящик, – до утра посидели – не берет, собака! Иттить твою мать, зря ломались, выходит. Свояк мой кричит: «Все, поехали обратно!» А у меня тут как пошло! И понимаешь, паря, одна за одной, одна за одной! Я им кричу в ответку: «Стойте, мужики, вона у меня как берет!» А они пождали-пождали да и уехали.