Пасынки чудес
Шрифт:
По лицу волшебника пробежала тень. Последние годы он редко посещал своего наставника. Слишком мягким, неторопливым казался учитель Балх. Предпочитая распутывать, а не разрубать узлы. И давно переставший быть учеником Хан-го лишь кривился, когда на общих собраниях слушал его выступления. Но сейчас обратиться за мудростью было больше не к кому. Выходя из башни, шуофкан зло хлопнул резной дверью.
Утренний город жил своей обычной жизнью. По улицам спешили водоносы и служанки, посланные на базар. Тянулась вереница гружёных верблюдов. Бродяга в драном халате и засаленной тюбетейке
– А-а-а! Вы все умрёте!
Из задумчивости шуофкана вырвал дребезжащий вопль.
– Небо рушится на землю и придавит вас железным сводом!
На перекрёстке, мешая движению, стояла нищенка. Грязная косматая старуха с кривой палкой в руке.
– Демоны вырвут кишки вашим детям и сожрут их головы!
Человеческий поток огибал надрывающуюся сумасшедшую. Люди делали знаки от сглаза и отводили взгляды.
– Ты! – палка указала на шуофкана, – Ты будешь проклят! Душежор и людоед! Не видать тебе Лестницы! Выкуси!
Хан-го досадливо поморщился и щёлкнул костяшками. Нищенка замолчала и рухнула в мягкую дорожную пыль. Булькая, прижала к лицу ладони. Между грязными пальцами выступила кровь. А шуофкан уходил прочь, уже забыв про сумасшедшую.
Учитель Балх так давно был волшебником, что и сам не помнил, когда было по-другому. Даже свой дом он выстроил наподобие башни: круглый, высотой в три этажа, с узкими окнами-бойницами. Входная дверь никогда не запиралась, всегда открытая для многочисленных учеников и друзей. Хан-го не был здесь много лет, но стоило переступить порог и он внезапно ощутил себя тем юным волшебником, что боготворил наставника.
Хан-го разулся у входа и шлёпая пятками по каменным плиткам, вошёл в большую комнату, где обычно собирались гости.
– Я ждал тебя раньше.
Балх сидел на ковре у дальней стены, скрестив ноги. Рядом, на маленьком столике с резными ножками, стоял чайник и две пиалы.
– Наставник, – Хан-го приложил правую ладонь к сердцу и поклонился.
– Брось, ты уже давно не мой ученик. Садись, поговорим как два старых мудрых волшебника.
Гость устроился напротив, почтительно сложа руки на коленях. Балх налил чай в пиалы и подал одну Хан-го. Особый отвар из листьев айвы, лепестков миндаля и сушёных корок граната, полезный для творящих волшебство.
– Ты всегда был самым лучшим, – Балх улыбнулся, – И первым.
Хан-го наигранно пожал плечами и отхлебнул чай. Похвала сделала горький отвар сладким.
– Что происходит, Балх? Мы дожили до конца света? Или дэвы покинули преисподнюю?
– Хуже, мой друг, гораздо хуже.
Балх вытащил из-за пазухи свиток и отдал гостю. Хан-го развернул тонкий пергамент: Имена, Знаки, переплетение разноцветных линий Силы….
– Я не понимаю, – шуофкан раздражённо дёрнул головой, – всю ночь
– Не смотри на тварный план, возьми глубже.
Насупившись, Хан-го снова развернул свиток. Несколько минут щурился, вглядываясь в жёлтый лист, и морщил нос.
– Что-то не так с богами?
– Не так? Не так?!
Балх расхохотался. Громогласно, расплескав чай из пиалы и утирая набежавшие слёзы рукавом халата.
– Ой насмешил, мальчик. С Семнадцатью всё не так. Они устроили свару и принялись с упоением резать друг друга, вспоминая обиды тысячелетней давности.
– Боги? Резать?!
– А чем они хуже нас с тобой? Гонору и сил до небес, а ума верблюд наплакал. Это людям кажется, что Семнадцать столпы мироздания, а на деле такие же прыщи на пятке вселенной.
– И что теперь?
– Не знаю. На моей памяти войны богов не случалось. Семнадцать… Впрочем, их уже лучше называть Десять, будут выяснять отношения. А нам остаётся смотреть, стараясь не попасть под удар.
Хан-го беззвучно пожевал губами. Допил чай и поднялся.
– Спасибо, учитель.
– Не за что, ты бы и сам догадался.
У самой двери Хан-го догнал голос Балха.
– Мой дом всегда открыт для тебя, Хан. Приходи не как бывший ученик, а как друг. Я буду рад тебя видеть.
Шуофкан обернулся, секунду помедлил, и низко поклонился. А затем стремительно удалился: война богов требовала срочно заняться делами.
Глава 2 – Жрец мертвой богини
Под утро Фатху приснилась богиня. Огль, Восьмая из Семнадцати. Белое покрывало Дарующей было перепачкано синим серебром – божественной кровью. Своей? Чужой? Не разобрать. Она протягивала к нему руки, сложенные в жесте подачи милости. Фатх, исполняя ритуал, подставил морщинистые ладони. Но вместо воды, обещанной по завету, пальцы обожгло пламя. Багровые угли посыпались из дланей Огль, Восьмой из Семнадцати. Жрец закричал и проснулся.
Видение оказалось вещим: ладони были перепачканы чёрной золой и пеплом. Фатх встал с постели и тщательно отмыл руки, размышляя над сном. Что означает такой сон? За долгую службу богини пророчества являлись ему регулярно. Иногда он разгадывал их сразу, но чаще так и не мог выловить из ярких цветных картинок никакого смысла.
Выйдя из домика, жрец присел на скамейку рядом с высоким платаном. Ещё было слишком рано: солнце только выглянуло из-за далёкой горной гряды. Фатх вздохнул и потёр глаза. И зачем он вскочил до рассвета? До завтрака, который принесёт младший служка, ещё далеко. Чем заниматься старику, уже негодному для танцев в храме?
Земля под ногами чуть вздрогнула. Фатх не успел испугаться – старый платан заскрипел, кора пошла трещинами, превращаясь в грозное лицо. Серый провал рта расколол древесину.
– Что ты здесь делаешь, Фатх, служитель Огль, Восьмой из Семнадцати? – голос духа дерева был сух и грозен.
У Фатх засосало под ложечкой, как и всякий раз при явлении божественного. Пальцы старика впились в колени, а по спине бежал холод.
– Сижу.
– Огль, Восьмая из Семнадцати, зовёт тебя, Фатх. Почему ты ещё сидишь?