Пасынки судьбы
Шрифт:
— Ирландская шутка, — сказала она и пристально посмотрела на Мэлсидов, ее взгляд изучающе скользил по их лицам. Так же пристально она посмотрела на Декко и Стрейфа, а потом на меня и как бы между прочим продолжала: — Ирландская шутка, неприличный анекдот. Ну конечно же, все это неправда. И как нелепо — зачем он вернулся сюда, зачем бродил по берегу моря и в лесу, пытаясь понять, где корни ненависти, обуявшей его любимую.
— Это становится оскорбительным, — возмутился мистер Мэлсид, и на какое-то мгновение спокойствие покинуло его. Его лицо снова стало мертвенно-серым, как днем,
— Вот здесь, на пороге вашего дома, они строили планы, мечтали, что откроют кондитерскую, будут продавать шоколад, разноцветный крем, ореховые ириски, конфеты.
— Ради бога, возьми себя в руки, — услышала я шепот Стрейфа; миссис Мэлсид пыталась улыбаться.
— Идемте же, миссис Стрейф, — сказала она, шагнув к ней. — Пожалуйста, дорогая, ради нас. Китти нужно убрать со стола. Китти! — позвала она, стараясь покончить с этой сценой.
Подошла Китти и стала собирать на поднос чашки и блюдца. Встревоженные Мэлсиды не торопились отойти от нашего столика. Никто не удивился, когда Синтия снова заговорила, теперь она прицепилась к Китти с дурацким вопросом, что та о нас думает.
— Прошу вас, милая, — сказала миссис Мэлсид. — Китти занята, не надо ее отвлекать.
— Прекрати сию минуту, — потребовал Стрейф.
— Китти, ты четырнадцать лет подаешь нам еду, убираешь за нами чашки после чая. Четырнадцать лет мы играем в бридж и гуляем по парку. Объезжаем окрестности, покупаем твид и, как те дети, плаваем в море.
— Прекрати, — повторил Стрейф, немного повысив голос. Растерявшись, Китти покраснела и стала быстро собирать посуду на поднос. Мне почему-то подумалось, что развязка близка, и я сделала знак Стрейфу, чтобы он сохранял самообладание, но тут Синтия понесла что-то несусветное:
— В Суррее, чтобы убить время, мы подстригаем изгороди. Вечерами играем в бридж, а в девять часов пьем кофе с соломкой или пирожными. Закончив игру, собираем карты, листочки с записями взяток и заточенные карандаши, смотрим последний выпуск новостей по телевизору. В Арме беспорядки, сообщают нам, одному солдату оторвало голову, другой сошел с ума. Мы вспоминаем наш чудесный Глене в Антриме, поездки по побережью; мы верим, что ничто не нарушит царящий здесь покой. Мы знаем, что мистер Мэлсид работает не покладая рук, ведь на нем такое большое хозяйство, как Гленкорн-Лодж, а миссис Мэлсид рисует цветы на табличках для новой пристройки.
— Да заткнись ты, ради всего святого! — вдруг заорал Стрейф. Я видела, он старался сдержаться, но это было выше его сил. — Мерзкая кривляка, — кричал он, — расселась тут и несет вздор. — Но я думаю, она его не слышала.
— Мы смотрим на ваш остров сквозь радужную пелену, и мы любим вас и ваш остров, Китти. Нам нравится ваше яркое историческое прошлое, нравятся ваши графы и герои. И все же некогда мы благоразумно провели здесь черту — так закладывают сад, прелестный, как на картинке.
Я чувствовала, что Стрейфу стыдно за свою несдержанность. Он бормотал извинения, но Синтия, не оценив его доброты, продолжала свое:
— За чертой этой нечто смутное, запретное, и пусть оно остается где-то
Бедный Стрейф все пытался отвлечь Синтию, все умолял простить его.
— Миссис Стрейф, — начал было мистер Мэлсид, но Синтия оборвала его и, к моему ужасу, вдруг резко повернулась ко мне.
— Эта женщина — любовница моего мужа, — сказала она, — хотя считается, что я об этом ничего не знаю, Китти.
— Боже мой! — воскликнул Стрейф.
— У моего мужа извращенные наклонности. Его друг, с которым он учился в школе, так и не излечился, не стал нормальным мужчиной. Я, жалкое создание, закрываю глаза на неверность мужа и безнравственность его любовницы. Мне все время рассказывают о Трайве Мейджере и А. Д. Каули-Стаббсе, а я улыбаюсь, как кукла. Я устала так жить, Китти.
Все подавленно молчали. Стрейф сказал:
— Все это неправда. Ради бога, Синтия, — и вдруг снова сорвался на крик: — Иди к себе и успокойся.
Синтия покачала головой и продолжала говорить, обращаясь к официантке.
— Да, мне хотелось бы покоя, — сказала она. — Но это невозможно, Китти, силы зла захватили рай земной в Гленкорн-Лодже, как они уже не раз захватывали ваш остров. И те, кто не раз призывал их на вашу землю, делают вид, будто ничего не происходит. Кому какое дело, что дети становятся убийцами?
Снова Стрейф закричал:
— Тощая уродина! Чертова сука!
Он вскочил и бросился стаскивать Синтию со стула. Его загорелое лицо побагровело, глаза сверкали от бешенства, я никогда не видела его таким. «Тощая!» — вопил он, не обращая внимания на то, что кругом люди. Потом закрыл глаза от отчаяния и стыда, мне хотелось подойти к нему, взять его за руку, но я не осмелилась. Я видела, что Мэлсиды не осуждали его, конченые люди, читала я в их глазах. Мне тоже захотелось накричать на Синтию, выколотить из нее дурь, но я не разрешила себе так распускаться. Я почувствовала, как к глазам подступают слезы, и увидела, что у Декко дрожат руки. Он очень ранимый, хотя и носит шутовскую маску, и слова Синтии, что он так и не излечился после школы, глубоко обидели его.
И мне тоже не слишком приято было услышать, что я безнравственная.
— Всем все равно, — продолжала Синтия так же бессвязно, словно не ее обозвали уродиной и сукой. — Всем наплевать, мы поедем домой и будем молчать по дороге. Но может быть, мы хотя бы начнем прозревать? Задумаемся ли мы о том, что ждет нас в конце, о пугающем нас аде?
Стрейф стоял раздавленный и прятал лицо. Миссис Мэлсид тихо вздохнула, левую руку прижала к щеке, словно хотела унять боль. Ее муж тяжело дышал. Декко, казалось, вот-вот расплачется.