Пасынки зинданов (Мир, которго нет)

Кувшинов Виктор Юрьевич

Больше всего детишкам нравился рассказ о мире детской Дайсоновской сферы. Что означало это название, Ян не представлял, но вспоминал мир с каждым рассказом все в больших деталях. Изумительное место, в котором жили или гостили не только дети, но и взрослые представляло собой сферу, в которой все жили на внутренней поверхности, а в центре ее мягко светила огромная луна. Вся поверхность сферы представляла собой сказочную страну, в которой дремучие леса с единорогами сменялись горами с драконами, пустыни с джиннами – морями с добрыми и глуповатыми пиратами, которые прятали свои несметные сокровища.

А между всем этим стояли парки аттракционов. Гостям выдавались по вкусу

средства передвижения – лошади, кареты, пони, и даже единороги и драконы, но под расписку, что никто за это не несет ответственности. На самом деле с детьми никогда не происходило ничего плохого, так как в мире была заложена система безопасности. Ян откуда-то это знал, но не рассказывал детишкам, чтобы не отнимать остроты ощущений. В этом мире можно было сражаться с орками, дружить с эльфами и бродить до бесконечности по гномьим пещерам.

Но самым верхом развлечений, которого могли достичь гости или жители – было путешествие на местное светило, висевшее в центре сферы. Но для этого надо было постараться. На поверхности сферы было небольшое притяжение, и оно резко пропадало, с удалением от нее. Поэтому на светило существовало три пути. Один: найти холм и просто разогнаться, подпрыгнув на его вершине. Если прыжок был достаточно силен, то человек отрывался от поверхности и начинал парить, постепенно приближаясь к светилу.

Но редко у кого на это хватало силы, и тогда на выручку приходило желание, чтобы путешествовать вторым способом: нужно было просто очень сильно захотеть взлететь, и тогда хватало даже совсем небольшого прыжка, чтобы начать свое путешествие вверх. Ну и третий путь: оседлать дракона. Тут, правда, были свои сложности. Сначала надо было договориться с ним, а это требовало умения рассказывать сказки. И все равно, дракон мог в любой момент вздурить и съесть или сжечь незадачливого нанимателя.

Ну а уж когда кто-то попадал на светящийся шар в центре сферы, его ждала воистину прекрасная участь. Яну не надо было закрывать глаза, чтобы представить, как это было волшебно и изумительно оказаться в мире, где все светилось изнутри. Он вспоминал непонятно чье ощущение восторга, когда впервые оказался среди светящегося леса под ночным небом. Не только сама земля немного светилась, но каждая травинка, ствол, и цветок мерцали мягким светом неповторимой окраски. Все это создавало неописуемую гармонию. Среди этих светящихся джунглей, парков и лугов, летали столь же живописные флуорисцирующие бабочки и птахи, а самыми впечатляющими среди них были пестрые райские и золотые жар-птицы.

Там же находились светящиеся дворцы и замки, в которых детвору угощали всевозможными вкуснятинами и крутили им мультики. Но самых любопытных, забиравшихся в дальние уголки дворца, иногда ждало разочарование: зайдя в очередную дверь, на которой бала надпись «Не входить!», они вдруг оказывались снова внизу на внутренней поверхности сферы. Вниз также можно было попасть, спрыгнув с этого светила и пролетев обратно захватывающий полет по воздуху, направляемый только силой мысли и желания.

Было множество других миров, которые вспоминались Яну, и он рассказывал, о приключениях в воздухе, на земле и воде, происходивших непонятно с кем. Только одной темы он не касался – детям, никогда не видевшим звезд, было трудно объяснить, что в других местах все небо может быть усеяно светящими точками, которые вполне могут оказаться солнцами обитаемых планет. Это вызывало трудности еще и потому, что Ян сам не мог вспомнить всего, и в его голове перемешались воспоминания о разных местах без какой-либо взаимосвязи между ними.

Так он и шел в полной темноте, через невидимый мир, смирившись

с несправедливостью судьбы и победив гордыню смирением, не думая о пище и ночлеге. И мир платил ему признательностью детей и сочувствием взрослых. Он понял, что в беззащитности есть огромная сила, которая делает людей открытыми. Зная, что не нужно ждать беды, они прямо выражали все свое сочувствие и доброту, если были способны на таковую. Ян уже сбился со счета дням: может – прошел месяц, может – два, как он вышел в свой путь, но слепой бродяга чувствовал, что его цель уже рядом. И еще Ян ощущал, что эта цель, что-то невозможно родное и близкое, и, что когда он достигнет ее, то все поймет, и тогда, наконец, закончатся его мучения неизвестностью…

ГЛАВА 5. ПИРАТША

Пиратша сидела в портовом кабаке и потягивала пиво из большой кружки. Дама была весьма неприглядна на вид, шириной мало уступая изрядной высоте. Лицо, если его можно было так назвать, украшало несколько здоровенных и разноцветных бородавок. Нос картошкой, с пористой кожей-кожурой и чересчур густые черные брови не прибавляли красоты этой образине. А пучок собранных на затылке, чуть ли не просмоленных волос, говорил о том, что его хозяйка меньше всего думала о своем внешнем виде. Однако, никто вокруг не осмеливался ей перечить или обсуждать внешность, уважая неоспоримые физические качества и крутой характер.

Сейчас пиратша отдыхала и думала о своем, смешивая мысли с пенистым напитком. Вдруг она почувствовала легкое касание в области… ну, скажем, бедра. Ее рука мелькнула и, поймав то, что там было, шлепнула этим, посмевшим шарить в области… подвешенного к поясу кошелька, прямо по столу. Столь же мгновенно внушительных размеров тесак грохнул всего в каком-то миллиметре от пальцев, которые занимались изысканиями ниже пояса. Из-под ее подмышки раздался сдавленный всхлип ужаса, и пойманная рука безвольно обвисла. Пиратша вздохнула, пробормотав что-то вроде: «Лазают тут всякие сопляки!», затем обернулась и, ухватив «обидчика» за шиворот, швырнула на пустой стул перед собой.

– Еще один засранец на мою душу, – утвердительно заключила она, глядя на плюгавенького типчика, безвольно развалившегося на сиденье и потихоньку приходящего в себя. – Ну что, допрыгался?
– усмехнулась пиратша, наблюдая за парнем, как сытый кот за мышью. – Да ты браток, наверно, не из здешних?

Парень, наконец, собрался с духом и затравленно ответил:

– Я… я не знаю вас, миледи,

– Нашел миледи. Если хочешь, можешь обращаться ко мне «тетушка Моа». Так меня называют здешние лоботрясы, хотя какая я им тетушка? Да что с ними поделаешь, как твое-то имя будет?

– Жигляй я – щипач. Был, если ты, тетушка Моа мне пальцы поотрубаешь, - безнадежно-упавшим голосом ответил хлипкий парень и грустно уставился на свои руки, каким-то чудом оставшиеся целыми.

– Ты хоть знаешь, щипач, какую куру ощипывать полез? – усмехнулась пиратша.

– Т-теперь знаю… - пряча глаза, сказал парнишка.

…Мало, кто не знал в округе, недавно здесь появившуюся, но быстро всем показавшую, кто есть кто, тетушку Моа – пиратшу. Ее и прозвали так, довольно уважительно (а не просто по имени, как обычных женщин) за то, что, фактически, еще не нашлось ни одного мужчины, способного справиться с ней ни голыми руками, ни саблей, ни мечом. А вот от нее схлопотать оплеуху можно было очень даже запросто. Однако, в отличие от своих коллег мужчин, Моа не грешила излишней жестокостью, стараясь всегда рассудить споры по совести, и это только добавляло уважения в обращение «тетушка».