Патриарх Филарет. Тень за троном
Шрифт:
Основные войска Лжедмитрия II и Василия Шуйского противостояли друг другу под Москвой, но судьба страны решалась осенью 1608 г. борьбой за "города" Северо-Восточной Руси, население которых колебалось. Суздальцы так и не смогли объединиться для обороны и сдали город отряду Лисовского; Владимир и Переяславль также присягнули Лжедмитрию II, ростовчане ещё крепились, слушая проповеди митрополита, но пребывали в сомнении.
Осенью 1608 г. катастрофа произошла. 27 ноября устюжане сообщили сольвычегодцам, что "грех ради наших сделалось под Ростовом: пришел литовские люди в Ростов и их (ростовчан) плошством, что жили просто, совету де и обереганья на было, и литовские де люди Ростов весь выжгли и людей посекли, и с митрополита Филарета сан сняли и поругалися ему, посадя на возок с жёнкою, да в полки свезли" [73] .
73
Акты,
То, что паства Филарета, по этому известию, оказалась неспособна к обороне Ростова, можно отнести к недостаточному усердию митрополита, а не в большей степени к нерасторопности местного воеводы Третьяка Сеитова. Между тем последний действовал довольно решительно, в отличие от других воевод, без видимого сопротивления сдававших города сторонникам Лжедмитрия II.
Узрев в окрестных городах неприятеля, Сеитов по государеву указу выступил в поход на Юрьев Польский, прося Филарета Никитича собрать подмогу — "даточных людей" — по человеку с двора подчиненных митрополиту монастырей и сёл, а также с "детей боярских" (младших по чину дворян, служивших Филарету). Затея эта была обречена не только потому, что в условиях Смуты собрать "даточных" было чрезвычайно трудно. События развивались гораздо быстрее, чем при всем желании могли действовать воевода и митрополит.
Сеитов просил Филарета прислать собранных ополченцев с оружием в Переяславль или Юрьев Польский, предполагая, впрочем, что "даточным" придется искать его где-нибудь ещё [74] . Но Переяславль уже перешел на сторону Лжедмитрия II. Вооруженные жители его выступили вместе с казаками воеводы Лжедмитрия II Петра Павловича Сапеги на Ростов. Встречный бой разгорелся через два дня после просьбы Сеитова к Филарету, 11 октября недалеко от Ростова.
Для умонастроений того времени характерно, что ростовчане отнюдь не бросились на помощь своему воеводе или на защиту городских стен. При первом известии об опасности они стали собираться бежать в Ярославль, умоляя Филарета последовать с ними. Вскоре к этим просьбам присоединился и разбитый в поле воевода Третьяк Сеитов, говоривший митрополиту о столь плачевном состоянии укреплений, что можно было считать, будто "в Ростове града нет".
74
Акты исторические, собранные и изданные Археографической комиссией. СПб., 1841. Т. II. № 98.
Жители Ростова, как отмечали и напавшие на них переяславцы, и скорбевшие о падении главного города епархии устюжане, были беспечны. А заставить их выйти на общественные работы, как показывают многочисленные примеры по другим городам в Смуту, означало почти наверняка подвигнуть ростовчан перейти в противный лагерь (всенародное ополчение поднялось только тогда, когда горожане убедились, что "тяготы" им во время войны творит любая власть).
Так что и воевода, и жители, не позаботившиеся о крепости города, вели себя логично, предпочитая удариться в бега, пока захватчики будут увлечены грабежом. Филарет же повел себя героически, то есть крайне неблагоразумно с точки зрения здравого смысла. Собственно, Ростовский митрополит поступил как положено, как должно, но даже в панегирическом описании "Нового летописца" выступление Филарета на фоне реальных условий выглядит нелепо.
Ростовчане, по словам "летописца", "пришли всем городом к митрополиту Филарету и начали его молить, чтобы им отойти в Ярославль. Он же, государь великий, адамант (алмаз. — Авт.) крепкий и столп непоколебимый, на то приводил и утверждал людей Божиих, чтоб стояли за веру истинную христианскую и за государево крестное целование, чтоб стать против тех злодеев. И многими их словами утверждал, глаголя: "Если мы и побиты будем от них — и мы от Бога венцы восприимем мученические!" Слышав же воевода и все люди, что им не повелевает города покинуть, молили его, чтобы он с ними пошёл в Ярославль. Он же им всем сказал: "Если придётся — многие муки претерплю, а дома Пречистой Богородицы и Ростовских чудотворцев не покину!" Услышав же они от него такие слова, многие побежали в Ярославль".
Нимало не смутившись результатом своей проповеди, Филарет направился в собор, облекся, как подобает, в ризы и причастился, утешая решивших укрыться
Тогда Филарет, возмущенный тем, что храм штурмуют свои же православные, "подошёл к дверям церковным и начал переяславцам говорить от Священного Писания, чтоб помнили свою православную веру, от литовских людей отстали и к государю (В.И. Шуйскому. — Авт.) обратились. Они же, переяславцы, как волки свирепые, возопили великим гласом, и начали к церкви приступать, и выбили двери церковные, и стали людей сечь, и убили множество народа. Митрополита же взяли с (архиерейского) места, и святительские ризы на нём ободрали, и одели в худую одежду, и отдали его за караул. Раку же чудотворца Леонтия златую сияли и рассекли на доли, казну же церковную всю, и митрополичью, и городскую, разграбили и церкви Божии разорили… Митрополита же Филарета отослали к Вору (Лжедмитрию II. — А. Б.) в Тушино" [75] .
75
Полное собрание русских летописей. Т. 14. Ч. I. С. 83.
Лжедмитрий II. Гравюра XVII в.
Поведение Филарета настолько не укладывается в новейшие представления о прозорливом политике, что заставляет говорить о его душевном смятении и даже "раздвоении". "Очевидно, — написала недавно В.Г. Вовина, — именно в результате этой проповеди (Филарета) многие не успели бежать из города и были убиты" [76] . Однако ото лишь кажущаяся очевидность, вызванная непониманием нравственной невозможности для личности, подобной Филарету, вслед за большинством вострепетать перед опасностью и склониться перед неправедной сплои.
76
Вовина В.Г. Патриарх Филарет. С. 60.
История русская, и времён Смуты в частности, знает немало примеров, когда воодушевление горожан или даже части их спасало города от многократно превосходящего неприятеля. Грабительские же шайки, наподобие напавшей на Ростов, имели обычай ретироваться при малейшем признаке упорного сопротивления. 11 октября 1608 г. ростовчане оказались лишь более деморализованными, чем переяславцы и казаки Сапеги. Мы вряд ли можем судить, сколько не хватило Филарету убедительности, чтобы переломить ход событий.
Но даже если поражение было очевидно, родовая честь и архипастырский долг велели Фёдору Никитичу вести себя подобно другим порядочным людям в такой ситуации. В том же 1608 г. Суздальский архиепископ Галактион уговаривал жителей защищаться против Лжедмитрия, пока восставший народ не вышиб его из города. Коломенский епископ Иосиф и Тверской архиепископ Феоктист ободряли защитников своих городов и подверглись жестоким истязаниям при взятии их войсками Лжедмитрия II. Братия Кирилло-Белозерского и Троице-Сергиева монастырей прославилась мужеством при защите своих обителей от многократно превосходящего неприятеля.
На фоне всеобщей "шатости" и массовой измены воевод, переходивших с одной стороны на другую по обстоятельствам, выделялись примеры поведения по моральной (или идеальной, литературной, как кому нравится) норме. Наиболее близкий к случаю Филарета пример дает поведение воеводы князя Михаила Константиновича Хромого Орла Волконского при захвате Боровска войсками Лжедмитрия II.
Видя невозможность удержать город, князь укрепился в Пафнутиевом Боровском монастыре. Когда два его товарища-воеводы изменили и открыли ворота врагу, он собрал людей в собор и один рубился в церковных дверях, отвергая предложения сдаться. "Умру у гроба Пафнутия чудотворца", — заявил Волконский. Князь погиб вместе с защищаемыми им гражданами, сохранив свою честь. Именно такие люди, даже оставаясь в одиночестве, творили историю. Не случайно герб Боровска — червленое сердце в лавровом венке на серебряном поле — запечатлел подвиг Хромого Орла.