Патрик Батлер защищает
Шрифт:
Он умолк, уловив во взгляде приятеля неожиданно возникшую мысль. Красавчик Хью, внешность которого портили только жесткие складки от крыльев носа до кончиков губ, выглядел теперь по-другому. Серые глаза возбужденно сверкали, перебегая с топки камина на труп, потом на окна на южной стене.
Он быстро шагнул к окнам, осмотрел шпингалеты, вновь оглядел помещение и кивнул в подтверждение собственных мыслей.
— Кроме того, — сказал Хью, — зачем Абу Испахану кончать жизнь самоубийством, если он рвался мне что-то рассказать? Он был сильно испуган. Сказал, что опасается
Хью снова подошел к камину, сунул руку в узкое пространство между решеткой и топкой. Один газетный лист сгорел, свернувшись в черный ком, другие уцелели и лежали на кафельных плитках.
Помня, что па его правой руке еще не высохла кровь умиравшего человека, он схватил листы левой рукой и с содроганием перешагнул через труп Абу Испахана. Той же рукой развернул газету на диване и принялся лихорадочно листать страницы.
— И что же теперь пришло тебе в голову? — почти спокойно спросил Джим.
— Остается надеяться, что это было не на сгоревшей странице… Хочу посмотреть, что идет в кино и в театрах.
— Отлично. И главное — полезно. Именно сейчас нам требуется хорошее кино с кучей трупов, — хмыкнул Джим.
Хью не услышал его.
— Вот! — воскликнул он, водя пальцем по газетной странице. — Нашел. Ничего другого быть не может. — Затем, надев пальто и котелок, он схватил левой рукой ручку кейса. — Джим, — подвел итог Хью, — ты правильно изложил факты.
— Приятно слышать. Если бы тебе еще хватило ума признать самоубийство…
— Никто, — перебил его Хью, — не мог незаметно для нас проскользнуть в дверь, никто не мог здесь спрятаться. Дымоход слишком узок, оба окна — посмотри — крепко заперты изнутри на шпингалеты, а вдобавок в сырую холодную погоду створки так разбухают, что их не откроешь. И все-таки, приятель, кто-то незаметно вошел в кабинет и вышел. — Он повысил голос. — Ничего не поделаешь, Джим, произошло убийство в непроницаемой комнате.
Последовало молчание.
— Хью, — небрежно проговорил Джим, — а ты не мог бы сообразить, в чем тут дело?
— В чем?
Несмотря на мощную комплекцию, Джим быстро метнулся к нижнему ящику железной картотеки, выдвинул его и начал один за другим выхватывать детективные романы, восклицая:
— Вот в чем! И вот в чем! И вот в чем! — Он швырял книжки на пол, поднимая клубы пыли, красочные обложки распахивались, куча росла… Раскрасневшийся Джим схватил Хью за руку. — А теперь, — пропыхтел он, — я уведу тебя в свой кабинет и изложу реальные факты.
Они орали друг на друга, как в детстве, однако, несмотря на протесты, Джим утащил приятеля в соседнюю комнату. Там было холоднее, во всех смыслах этого слова, холоднее и мрачнее. Хью шлепнул свой кейс на стол рядом с потертым портфелем Джима. А Джим, стараясь не выдать охватившего его страха, уселся, подперев кулаками подбородок.
— По какой-то причине, — начал он, — этот тип, прибывший на ковре-самолете, покончил с собой в нашей конторе. Начнем с того, что это плохая реклама. Мы занимаемся исключительно семейными делами, не
— Знаю. — Хью глубоко вздохнул. — И поэтому ухожу.
Тяжелой рукой Джим случайно задел телефон на письменном столе, который дрогнул и звякнул.
— Уходишь?
— Да.
— Смываешься? А меня оставляешь с младенцем па руках?
— Нет, нет, нет! — крикнул Хью, ударив кулаком по столу. — Кто сказал, что я смываюсь? Дай мне пять минут, потом звони в полицию. Я вернусь к их приезду.
— Но куда, черт возьми…
— К Патрику Батлеру, я к нему все равно собирался. Можешь назвать кого-то другого, кто способен помочь в подобной ситуации?
— Но мы не можем представить ему факты, Хью! Нам просто нечего представлять!
— Ничего представлять и не надо. Я ему просто все расскажу. Он ухватится за это дело, ты же знаешь. Для Батлера это хлеб, соль, вода — сама жизнь.
Джим все-таки сомневался.
— Согласен, если ему поможет доктор Гидеон Фелл…
— В данном случае не получится. Доктор Фелл сейчас на Мадейре, или на Майорке, или где-то еще. Да какая разница…
— Какая разница? — вскричал Джим, в свою очередь ударив кулаком по столу. — Слушай! Кто на самом деле решил проблему в том странном деле об отравлении Реншо? Я могу привести тебе не один пример…
— Джим, это не имеет ни малейшего…
— Нет, имеет! Без Гидеона Фелла Батлер в десять раз тупее тебя. Слушай, серьезно, он слишком самонадеян. Ни одного совета не слушает. Хью, остановись, ради бога!
Но было уже поздно.
Хью, схватив кейс и снова велев Джиму через пять минут звонить в полицию, пробежал по коридору, с некоторым трудом открыл двустворчатую дверь и выскочил на выложенную кафелем лестничную площадку.
Очень узкий лифт в стальной клетке не работал уже месяцев пять, нахально застревая между вторым и третьим этажом, несмотря на отчаянные жалобы обитателей здания. Поэтому Хью ринулся вниз по лестнице.
На бегу кейс открылся, он поплотнее защелкнул застежку. На нижнем этаже сгустился туман, но в вестибюле кто-то включил очень яркую верхнюю лампу в круглом стеклянном колпаке. Она освещала каменные ступени лестницы, спускающейся к тротуару, даже сам тротуар и ограду, хорошо видную на расстоянии десять — двенадцать футов.
Хью распахнул застекленную дверь, сбежал по каменным ступеням и наткнулся прямо на полицейского.
Величественный констебль в черном дождевике, услышав на лестнице топот, свернул влево. Хью налетел на него лоб в лоб, инстинктивно правой рукой схватил представителя закона за левую руку, высунувшуюся из плаща, а тот столь же инстинктивно поймал его левое запястье. Оба споткнулись, пошатнулись, глядя друг на друга. У Хью чуть сердце не выскочило.