Патрик Кензи
Шрифт:
В моей памяти всплывали картины детства: мы вылезаем через окна наших славных домов, встречаемся на улице, бежим по ней, смеясь над тем, как легко нам удалось ускользнуть из дома, а дальше сквозь темную ночь направляемся к дому Энджи, вытаскиваем ее через окно, дополняя нашу отчаянную компанию.
И втроем отправляемся в темную ночь.
Сейчас не представляю, чем мы занимались в эти полуночные прогулки, о чем говорили, когда пробирались через темные цементные джунгли нашей округи.
Знаю, что много всего было.
Скучаю,
Я тоже.
Мне не хватает тебя больше, чем обрубленных нервов в моей руке.
— Привет, — сказала она.
Я дремал в кресле, сидя на балконе, и открыл глаза с первыми снежинками этой зимы. Я заморгал и повернул голову в сторону такого мучительного, и вместе с тем сладкого звука ее голоса, настолько живого, что я, как дурак, готов был поверить, что это не сон.
— Тебе не холодно? — спросила она.
Вот теперь я проснулся. И эти последние слова доносились отнюдь не из сна.
Я повернулся в кресле, а она осторожно ступила на крыльцо, будто боялась помешать нежному приземлению девственно-чистых снежинок.
— Привет, — сказал я.
— Привет.
Я поднялся, а она остановилась на расстоянии вытянутой руки.
— Не могла больше выдержать там, — сказала она.
— Я рад.
Снежинки падали на ее волосы и на какое-то мгновенье, прежде чем растаять и исчезнуть, загорались белым сиянием.
Она сделала неуверенный шаг, я тоже, и вот она уже в моих объятиях, а белые пушистые хлопья покрывают наши тела.
Зима, настоящая зима, наконец, пришла.
— Я скучала по тебе, — сказала она и прижалась своим телом к моему.
— Я тоже, — сказал я.
Она поцеловала меня в щеку, погрузила пальцы в мои волосы, при этом ее взгляд был столь пристальным, что ресницы успели покрыться снежными хлопьями.
Она опустила голову.
— По нему я тоже скучаю. Страшно.
— И я.
Когда она подняла голову, лицо ее блестело, и я не уверен, что только от растаявшего снега.
— Есть какие-нибудь планы на Рождество? — спросила она.
— Жду твоих предложений.
Она вытерла левый глаз.
— Я бы хотела провести его с тобой, Патрик. Ничего?
— Это лучший подарок на Рождество, Эндж.
Мы сидели в кухне, пили горячий шоколад и смотрели поверх кружек друг на друга, в то время как радио в гостиной рассказывало о погоде.
Оказывается, снег, по мнению диктора, был частью первого циклона, накрывшего Массачусетс этой зимой. К утру, когда мы проснемся, пообещал он, снежный покров достигнет примерно двадцати пяти — тридцати сантиметров.
— Настоящий снег, — сказала Энджи. — Кто бы мог подумать?
— Уже пора.
По окончании прогноза погоды диктор стал рассказывать о состоянии преподобного Эдварда Брюэра.
— Как думаешь, сколько он протянет? — спросила Энджи.
Я пожал плечами.
— Не знаю.
Мы отхлебнули из наших кружек, а диктор сообщил
Итак, в один прекрасный день наш город будет так же безопасен, как Эдем перед грехопадением, и наша жизнь будет избавлена от хаоса и боли.
— Пошли в гостиную, — сказала Энджи, — и выключи радио.
Она вышла из темной кухни, окна которой снег расписал мягкими белыми хлопьями, но я взял ее за руку и пошел вслед за ней по коридору в гостиную.
Состояние Эдди Брюэра не изменилось. Он все еще был в коме.
Как сообщил нам диктор, город ждет. Город, добавил он, затаил дыхание.
Святыня
Dennis Lehane: “Sacred”, 1997
Перевод: Е. Осенева
Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего
перед свиньями, чтоб они не попрали его
ногами своими и, обратившись, не растерзали вас.
Шейле
Часть первая
Утешение в скорби
1
Маленький совет. Выслеживая кого-то в моем районе, не надевайте красного.
В первый день, когда мы с Энджи заприметили у нас на хвосте этого коротышку-толстячка, на нем было черное пальто, а к серому костюму он надел красную рубашку. Костюм его был двубортным, итальянским и на несколько сот долларов дороже, чем носили в моем районе. Пальто было кашемировым. Полагаю, что и в моем окружении люди тоже могли бы позволить себе носить кашемир, не трать они так много на изоляционную ленту, которой прикручивают выхлопные трубы своих допотопных «шевроле» 82-го года выпуска; после таких непомерных расходов того, что остается у них, едва-едва хватает на поездку в Арубу.
На второй день толстячок сменил красную рубашку на более спокойную белую, снял кашемировое пальто и итальянский костюм, но все равно бросался в глаза наподобие Майкла Джексона в детском саду — выделяясь уже тем, что на нем была шляпа.
В моем районе, как и вообще в центральном Бостоне, где я кручусь, обитатели, если и носят что на голове, то бейсбольную шапочку, ну, может быть, изредка твидовую кепку. На нашем же приятеле Недотепе (как мы его прозвали) красовался котелок, — котелок, поймите меня правильно, весьма элегантный, но все же котелок!