Патрик Кензи
Шрифт:
— Когда и где, Мэнни?
Он хохотнул:
— О, судя по всему — как бы это выразиться? — вы сникли, мистер Кензи.
— Когда и где? — повторил я.
— На Прадо. Знаете, где это?
— Знаю. Когда?
— В полдень, — сказал Мэнни. — Ноль-ноль. Хе-хе.
Он повесил трубку.
Все в этот день словно сговорились вешать трубку, прерывая разговор со мной. А ведь еще и девяти утра нет.
10
Четыре года назад, когда по окончании особо прибыльного дела касательно мошенничества страховой компании
В Норт-Энде сходили с корабля и ставили на землю чемоданы последовательно несколько волн иммиграции. В результате евреи, а затем ирландцы, а потом и итальянцы стали считать этот район своим домом и придали ему европейский колорит, который и сохранился до настоящего времени, — мощенные булыжником узкие улочки извиваются, пересекаясь и сплетаясь в тугой узел на пространстве столь малом, что в других городах его и кварталом посчитали бы с натяжкой. Однако здесь район этот вмещает в себя огромное количество однотипных домов из красного и желтого кирпича, улучшенных и отреставрированных исторических зданий, причудливых строений и складов из железа и гранита, и все это отвоевывает себе место, громоздясь и наползая друг на друга добавочными этажами там, где единственной возможностью выжить становится карабканье вверх. Поэтому на месте прежних мансард теперь вырастают кирпичные и дощатые надстройки, а между пожарных лестниц и обрамленных резными решетками «патио» все еще сушится белье на веревках, а понятие «двор» звучит экзотикой, не меньшей, чем «место для парковки».
Однако где-то в тесноте этого самого тесного района в теснейшем из городов за Старой Северной церковью сохранилась роскошная имитация итальянской «пьяццы», которая носит название «Прадо», но известна также как «аллея Пола Ревира» — не только благодаря своей близости к церкви и дому Ревира, но и потому, что в начале Ганновер-стрит возвышается конная статуя Ревира работы Даллина. В центре Прадо бьет фонтан, окруженный постаментами с табличками, рассказывающими о подвигах Ревира, Доуэса, других участников Американской революции и прочих выдающихся, но менее известных обитателей Норт-Энда.
В полдень, когда мы прибыли на площадь со стороны Юнити-стрит, температура подскочила до сорока, и грязный снег, забившийся в трещины булыжников и щербинки известковых плит на скамьях, растаял, превратившись в лужи. Ожидавшийся в тот день снегопад из-за потепления обернулся моросящим дождичком, и на Прадо не было ни туристов, ни прогуливающихся здесь в свой обеденный перерыв местных обитателей.
Возле фонтана нас поджидал только Мэнни и с ним еще двое. Последних я узнал — накануне вечером они стояли слева от нас, когда я и Джон разбирались с Ларжантом, и хотя ростом ни тот, ни другой не могли тягаться с Мэнни, маленькими их обоих назвать было никак нельзя.
— Видимо, это и есть очаровательная госпожа Дженнаро, — сказал Мэнни, зааплодировав при нашем приближении. — Мой друг благодаря вам, мэм, заработал несколько шрамов на голове, никак его не украшающих.
— Фу-ты ну-ты, — сказала Энджи, — извините.
Подняв брови,
— Эта пигалица еще позволяет себе иронизировать, да?
Стоявший возле фонтана Джон повернулся к нам лицом. Нос его был крест-накрест перебинтован, вокруг глаз у него вспухло и почернело.
— Простите, — сказал он, выходя из-за спины Мэнни, и ударил меня по лицу.
В удар этот он вложил такую силу, что даже подпрыгнул, но я увернулся, отступив назад, и висок мой пострадал раза в два меньше, чем было запланировано. В целом удар был не из удачных — пчела и та кусает больнее.
— Ну а еще чему учила тебя матушка, кроме как боксировать, а, Джон?
Мэнни загоготал, и два других парня тоже хихикнули.
— Смейся, смейся, — сказал Джон, наступая на меня. — А я теперь все твои секреты знаю, Кензи!
Я пихнул его, дав ему сдачи.
— Так, значит, это и есть твой идиот компьютерщик, Мэнни?
— Ну, он не главный, мистер Кензи.
Мне еще не приходилось испытывать, как бьет Мэнни. В мозгу у меня что-то сильно взорвалось, все лицо мое онемело, и я вдруг понял, что сижу на мокром булыжнике.
Дружкам Мэнни это понравилось. Они заулюлюкали и стали мелко притопывать, словно вот-вот намочат в штаны.
Я проглотил подступавшую к горлу рвоту и почувствовал, как онемевшее лицо оживает тысячью булавочных уколов. Затылок за ушами заливает горячая волна, а место мозга занял кирпич. Кирпич был жарким, раскаленным.
Мэнни протянул мне руку, я схватился за нее, и он поднял меня на ноги.
— Не обижайся, Кензи, — сказал он. — Но в следующий раз, когда ты поднимешь на меня руку, я тебя убью.
Я стоял пошатываясь, все еще сглатывая рвоту, а фонтан, как мне казалось, бил откуда-то из подводных глубин.
— Приятно знать, — выговорил я.
Я услышал грохот и, обернувшись влево, увидел, как вверх по Юнити-стрит ползет мусоровоз — такой огромный на узкой улице, что колеса его заезжают на тротуар, а мусорные баки с дребезжанием бьются о цемент и металл. О радость!
Мэнни, обвив меня левой рукой, а правой приобняв Энджи, усадил нас возле фонтана. Не спускавший с нас злобного взгляда Джон маячил где-то над нами. Два же других слизняка-подручных остались поодаль, наблюдая за въезжающими на площадь.
— Мне понравилось, как вы вчера вешали лапшу на уши этому копу. Класс, нечего сказать: «Мэнни, ты ведь не передумал отвезти его в больницу?» — Он хохотнул. — Здорово! Ловкий вы парень!
— Благодарю, Мэнни. Слышать это от вас особенно приятно.
Мэнни повернулся к Энджи:
— А вы так прямиком направились за дискетами, словно знали, где их искать.
— А что мне оставалось?
— То есть?
— Я ведь, как в ловушке, была заперта в компьютерной этим вашим чертовым лазерным устройством в главном офисе.
— Ну да. — Он кивнул своей массивной головой. — А я было подумал сначала, что вас конкуренты наняли.
— У вас есть конкуренты? — удивилась Энджи. — По части утешения в скорби?
Мэнни улыбнулся ей:
— Но потом Джон сказал, что вы интересуетесь Дезире Стоун, а я выяснил, что вы даже пароля на компьютере не знали, и понял, что нам крупно повезло.