Патриот. Звезда морей
Шрифт:
— Ты так вкусно рассказываешь, что я сейчас опять проголодаюсь, — рассмеялась Настя. — И вообще, почему бы тебе не написать статью на тему «Хорошее питание, как главный стимул эволюции и прогресса». Уверена, любой кулинарный журнал с радостью ее опубликует!
— Были и другие стимулы, — вынужденно признал лейтенант. — Красивые женщины, например.
— Ну, с этим я не спорю, — покивала Настя. — Еще бы, ради женщин мужчина готов на все, кроме мытья посуды и походов по магазинам.
— Для тебя я сделаю это, — сурово посмотрел на нее Рассохин. — Я вымою всю посуду!
— И в магазин?
—
— Поможешь выбрать шляпку?
— Помогу!
— Нет, я знала, что ты у меня отважный рыцарь, но и не подозревала, что настолько. Даже шляпного магазина не убоялся — герой, каких поискать.
Илья бы целый век сидел вот так за бокалом легкого вина и болтал на необременительные темы. Пожалуй, в его прежней жизни, полной опасностей и приключений, когда постоянно ждешь подвоха со всех сторон, он никогда не расслаблялся настолько, как сейчас.
Разве что совсем давно, когда они с другими офицерами напивались до полусмерти, то чувствовали себя в те минуты свободными от всяческих обязательств, как ветер в поле. Но после приходило жесткое похмелье. За все нужно расплачиваться. И той расплатой была монотонная гарнизонная жизнь: бессмысленная и бесконечно-тягучая, беспросветная и унылая. Но никто не роптал, время было такое, а кто не мог терпеть — писал прошение об отставке. Вот и Рассохин сделал однажды свой выбор и ушел, никогда впоследствии не жалея о своем поступке.
— О чем задумался? — Настя внимательно изучала его лицо, подмечая и сеточку морщин вокруг глаз, и редкие, но уже появившиеся седые волосы, и волевой подбородок. Он нравился ей, хотя приглянулся не сразу. Но повезло — успела рассмотреть, разглядеть его до отъезда, почувствовать родственную душу, а разглядев, не побояться остаться. Это был самый смелый и безрассудный Настин поступок за всю ее жизнь. Она и сейчас не до конца понимала, как же решилась на подобный шаг, как сумела перебороть внутренние страхи. И тоже ни о чем не сожалела. Да, у ее лейтенанта имелись проблемы, да и прошлое его, как он сам сказал, сомнительное. Но они-то живут в настоящем. И только от них самих зависит, какое у них получится будущее. Будет ли оно счастливым или трагичным — они сами делают его, каждый день, каждую минуту, своими словами, поступками и желаниями. А грозные сицилийцы — всего лишь внешние факторы, которые рано или поздно исчезнут из их жизни навсегда. Настя ни на миг не сомневалась в этом.
Рассохин не успел ответить. К их столику приблизился официант и негромко проинформировал:
— Извините за беспокойство, через полчаса начнется обязательная учебная тревога. Это нововведение: после гибели «Океаника» мы стараемся максимально обезопасить наших пассажиров. Вам лучше вернуться к себе, а после сигнала во всем следовать инструкции, которую вы найдете на внутренней стороне двери вашей каюты.
— Спасибо, непременно, — согласился Илья и поднялся на ноги, подавая руку Насте. — Надо, так надо, порядок прежде всего.
Обратную дорогу они нашли достаточно быстро. Рассохин уже неплохо ориентировался на лайнере, поэтому они успели вернуться в свой сьют минут за десять до объявления тревоги. Этого времени им вполне хватило, чтобы быстро изучить нужную инструкцию, которая не содержала в себе каких-либо сложностей. Все что требовалось, это
Илья заранее достал жилеты и помог Насте надеть свой, затянув тесемки. Каждый жилет был снабжен особым свистком — отпугивать акул, как тут же пошутил Илья.
«Пугатель акул» Настю развеселил, она уже хотела было засвистеть в него, но Рассохин покачал головой, и девушка с некоторым сожалением отменила свою затею.
— Не стоит гонять туда-сюда стюардов, — пояснил Илья. — Свистнешь, и Генри тут же прибежит проверить, все ли в порядке. А ему сейчас и так несладко придется.
— Ты прав, у Генри забот полно, — улыбнулась Настя. — Да и не похож он на акулу, не буду его пугать.
Зазвучал сигнал тревоги — семь коротких и один длинный гудки, призывающие немедленно бросить все дела и следовать четким инструкциям.
Обычно процедура учебной тревоги на лайнере напоминала веселую игру. Пассажиры с удовольствием фланировали в жилетах по палубе и знакомились с обитателями соседних кают, чтобы потом совместно отметить удачное спасение.
Так получилось и в этот раз, не успели Илья и Настя выйти в коридорчик, как тут же нос к носу столкнулись с соседями. К великому неудовольствию Рассохина, первой, на кого они наткнулись, была незабвенная Вайона Розенштерн в сопровождении неизменного Рудди и двух телохранителей.
— Когда они выключат эту гадкую сирену? — кричала Вайона, глядя в грустную лошадиную физиономию Рудди. — У меня разболелась голова! Неужели нельзя было провести учения позже или вообще их отменить? Ведь каждый идиот знает, что в случае опасности надо идти к шлюпкам. Чего тут еще думать?
— Дорогая, это ведь обязательная процедура, — попытался усмирить жену Рудди, но успеха не добился. Проще было сдвинуть поезд с места, чем утихомирить разъяренную госпожу Розенштерн.
— Обязательная, говоришь? А ты и рад, верно? Тебе бы лишь по сторонам глазеть на всяких… профурсеток… — последняя фраза относилась к Арине Ивлевой (Рассохин, наконец, вспомнил ее имя), которая со скучающим видом стояла чуть в сторонке, без особого интереса поигрывая с тесемкой спасательного жилета. Рудди, как ему казалось, незаметно, а на самом деле достаточно похотливо пялился на ее стройную фигурку, но звезду синема подобное пристальное внимание нисколько не смущало. Так же без ответа она оставила и высказывание Вайоны, лишь только чуть повела плечами, словно невзначай, но сделала это так выразительно, что глаза всех мужчин вокруг оказались мгновенно прикованы к ней.
Розенштерн от возмущения поперхнулась. Рудди виновато потупился, сообразив, что жену сейчас лучше не сердить — хуже будет.
Илья усмехнулся про себя, оценив актерское дарование Арины, взял Настю под локоток и отвел подальше от эпицентра назревающего скандала, решив, что зрелище, несомненно, предстоит забавное, но в данный момент оно совершенно некстати.
— Неприятная женщина, — обратился к Рассохину элегантный пожилой господин в костюме-тройке с накинутым поверх спасжилетом. — Я с ней давно знаком, и поверьте, сильно сожалею об этом.