Патрология. Период Древней Церкви. С хрестоматией
Шрифт:
«– У солнца много лучей, но свет один (здесь также можно усмотреть и образ Святого Духа в едином свете);
– много ветвей на дереве , но ствол один, крепко держащийся на корне;
– много ручьев истекает из одного источника <…> однако при самом истоке все же сохраняется единство.
– Отдели солнечный луч от его начала – единство не допустит существовать отдельному
– отломи ветвь от дерева – отломленная потеряет способность расти;
– разобщи ручей с его источником – разобщенный иссякнет.
Равным образом Церковь, озаренная светом Господним, по всему миру распространяет лучи свои; но свет, разливающийся повсюду, один, и единство тела остается неразделенным. По всей земле она распростирает ветви свои, обремененные плодами; обильные потоки ее текут на далекое пространство – при всем том глава остается одна, одно начало, одна мать, богатая изобилием плодотворения» (О единстве Церкви, п. 4. Хрестоматия, с. 511).
В подтверждение своей мысли о нераздельности Церкви святой Киприан приводит образы Ноева ковчега, хитона Господня, пасхального дома и другие.
В Церкви царит согласие ее членов. Прерывая связь с источником Церкви – Христом, бывший член ее отклоняется от согласия церковных членов, сам собственной волею выбрасывает себя за церковные пределы. Святой Киприан указывает на многообразные духовные причины отпадения человека от Церкви, во главе которых стоят строптивый ум и самовольное вероломство.
Примечательно, что та проблема «стыковки» триадологии и экклезиологии, которая стояла перед предшественником и в каком-то смысле учителем святого Киприана – Тертуллианом, именно на которой он споткнулся и впоследствии отпал от Церкви, была успешно разрешена святым Киприаном и дала в его богословии замечательные результаты. Поступенность движения человека, церковного члена, к Богу стала важной составляющей экклезиологии святого, учитывающей, как мы показали выше, явно или подсознательно, триадологический контекст.
«Все, что бывает прежде конца, есть только ступень, по которой восходят на верх спасения, а не предел, где достигается уже самая вершина» (О единстве Церкви, п. 15. Хрестоматия, с. 518).
17.3.4. Радикальные стороны экклезиологии свщмч. Киприана
На этой точке заканчивается почитаемое Церковью святое наследие святого Киприана и начинаются его ошибки.
Даже на фоне богословской акривии апологетов, находившей выражение через образ «бочки меда и ложки дегтя» (см. п.п. 9.7.2, 11.3.4), позиция святого Киприана, характеризуемая уже не акцентом, но самой крайней степенью богословской акривии, выглядит радикальной.
«Не могут быть соединяемы и смешиваемы горечь со сладостью, мрак со светом, ненастье с ведром, война с миром, бесплодие с плодородием, сухость с водяным источником, буря с тишиной» (О единстве Церкви, п. 8. Хрестоматия, с. 513).
Закономерным следствием такой посылки следует вывод,
«Да он и христианином называет себя так же ложно, как и диавол часто называет себя ложно Христом <…> Как диавол не есть Христос, хотя и обманывает Его именем, так и христианином не может почитаться тот, кто не пребывает в истине Его Евангелия и веры» (О единстве Церкви, п. 11. Хрестоматия, с. 516);
«Тогда как, кроме одного, не может быть другого Крещения, они [отделившиеся от Церкви] думают, что могут крестить <…> Там не омываются люди, а только более оскверняются; не очищаются грехи, а только усугубляются. Такое рождение производит чад не Богу, но диаволу» (О единстве Церкви, п. 9. Хрестоматия, с. 514).
Попав во внешний мир, хотя и сохраняя имя христианина, человек оказывается словно бы на черной изнанке, в зазеркалье; в нем абсолютизируется образ врага. Верная в своей основе мысль святого Киприана, верная прежде всего по отношению к расколоучителю, к ересиарху, к идее, к сообществу, но никак не к бедному человеку, приобретает в его учении односторонне гипертрофированные формы.
«Они возвещают ночь вместо дня, погибель вместо спасения, отчаяние под покровом надежды, вероломство под предлогом веры, антихриста под именем Христа» (О единстве Церкви, п. 2. Хрестоматия, с. 510);
«Всяк, отделяющийся от Церкви, присоединяется к женепрелюбодейце и делается чуждым обетований Церкви; оставляющий Церковь Христову <…> для нее чужд, непотребен, враг ее» (О единстве Церкви, п. 5. Хрестоматия, с. 511);
«Кто <…> отделяет себя от общения [с Церковью, тот есть] <…> враг алтаря, возмутитель против жертвы Христовой, изменник в отношении веры, в отношении благочестия – святотатец; непокорный раб, беззаконный сын, неприязненный брат» (О единстве Церкви, п. 12. Хрестоматия, с. 517).
Замечательна, важна, верна… и, вместе с тем, все же не до конца верна в своей богословской глубине знаменитая фраза святого Киприана:
«Кому Церковь не мать, тому Бог не Отец» (О единстве Церкви, п. 5. Хрестоматия, с. 511).
Бог – Отец каждому человеку, в котором осталась хотя бы капля добра… вообще Отец каждому человеку. Впоследствии, в V веке, бл. Августин Иппонский предложит совершенно иной образ для отделенных христиан: не блудницы, но служанки, рождающей чад Богу, рождающей их хотя бы и вопреки тому центробежному вектору возникновения и развития внецерковных христианских сообществ, который столь справедливо был подмечен святым Киприаном: